Наталия Гусева-Шмидт
1756-1763
Я летопись свою
несмело начинаю.
Почин фон Платтена,
Бернгарда самого.
О том пути я много,
много уже знаю.
Пройти его мне надо,
пройти мне суждено.
Чтоб рассказать о нём
хотя б своим потомкам.
Пройти назад
чрез толщу долгих лет.
Сказать должна я тихо,
а где и очень громко.
Даю я дальним предкам
дочерний свой обет.
С войны я Семилетней
сегодня начинаю.
Бессрочною она
казалась всем тогда.
Там наши прародители
когда-то проживали.
Их жизнь нелёгкая была
под ней погребена.
И вот пальба затихла.
Однако разоренье
не отпускало долго
простой крестьянский люд.
Налоги, бедность, мрак
и тяжесть безземелья
и много-много разных
по жизни тёмных пут.
Иного в жизни им,
как водится, хотелось.
Достатка, изобилья
и радости в семье.
У колыбели чтобы
спокойно песня пелась,
и шло бы всё достойно,
по должной колее.
Мечты же были их,
как видно, нереальны.
А правды, что мечтали,
как не было, так нет.
За веру многих их
нещадно притесняли.
Когда ж наступит время?
Когда ж придёт рассвет?
Когда заколосятся
крестьянские их нивы?
Когда янтарным соком
нальются их сады?
Когда у них всё будет
достойно и красиво?
Когда в остывших душах
растают горя льды?
Такие думы, мысли,
такое настроенье
теплились долго
в сердце праотцов.
И вдруг оно –
великое спасенье!
Указ российский
был для них готов.
1763
Великая царица
звала в Россию.
Звала надолго, навсегда.
Сулила волю,
процветанье и землицу,
свободу веры,
неземные льготы
и выбор на долгие года.
Указ разослан
по всем землям.
Доступен всем,
глашатаи кричат.
Манну небесную
обещают семьям,
их заверяя в том,
что все хотят.
Ведут расспросы,
долго убеждают.
Склоняют ловко
пользою прямой.
А в семьях спор,
никто не знает,
что даст им этот
вояж лихой.
Сомненья, страх,
соблазн, надежда.
Смешалось всё
в их головах.
Оставить так,
как было прежде?
Решенье зреет
в их умах.
Сбор начался.
Продуман веско.
Уложен скарб.
Ждут жизнь и труд.
И пусть их шаг
считался дерзким,
они отправились
туда, где ждут.
Какими были
наши предки?
Решились как
на шаг такой?
Смелы, расчётливы,
умны и метки
и трудолюбия –
с лихвой.
1764-1768
Длинна до Любека
их путь-дорога.
В пути прощались
с домом навсегда.
Германия! О, Родина!
Ты так сурова!
Что там готовит
им судьба?
Погрузка, суета,
и путь так труден.
Уж кто-то пожалел,
но не вернуть назад.
Чиновный люд теснит,
паёк так скуден.
Потери, смерть,
дорога - сущий ад.
И вот уж, наконец,
видна вдали земля.
Кронштадт то был,
земля России.
Но далеки ещё
те нивы и поля.
А мысли мучили,
а мысли так теснили.
Ораниенбаум.
В казармах разместили.
Руси законы изучали
и язык чужой.
"Всё мы освоим,
всё осилим
и доберёмся
до землицы той".
И снова путь тяжёлый.
Телегами и пеший.
До изнурения, он труден был.
Одной лишь мыслью
себя тешили.
Зимовка. Отдых.
Предание земле тех, кто почил.
Изба крестьянская.
Убога и печальна.
Быт примитивный.
Россия - наяву.
Куда их занесла
душа отчаянная?
Всё здесь не любо,
всё не по нутру.
Но нужно жить,
стремиться к цели.
Всё в их руках,
в умении, труде.
Уверовали в то,
что всё у них на деле
построится добротно,
ведь всё будет себе.
Зима сурова.
Пережить скорее б.
То время скорбное
познали про запас.
И даже эту жизнь
они сполна сумели
использовать для дела,
запал чтоб не угас.
Смотрели, примечали
российскую сторонку,
особенности быта,
погоды и жнивья.
Прикидывали здесь,
чтоб не менять вдогонку
то, что придётся
создать для бытия.
Учили и детей
в молитве, строгой вере.
Традиции свои
хранили горячо.
Мечтали о земле,
которую на деле
найдут навечно там,
где та река течёт.
Не знали они Волгу,
но слышали, мечтали.
Рассказы разжигали
фантазии и сны.
Скорее бы, скорей
им к берегу причалить.
А там уж развернутся
они и их сыны.
Весна уж на пороге.
Пора в дорогу.
Какой она была,
история молчит.
Но время приближает
(оно в подмогу)
к заветной цели их,
а сердце так стучит.
Вот и Покровск.
Земля встречает смелых.
Чем ближе, тем тревожней
становится душе.
Но если б не познали,
не оценили трезво
суровость русской жизни,
заголосили б все.
Увидели просторы,
что глазом не окинуть.
А больше ведь для жизни,
считай, что ничего.
Пришлось себе представить
ближайшую годину
и вспомнить жизнь былую,
родное бытиё.
Германские просторы
предстали в лучшем свете.
Душа вдруг застонала,
и слёзы потекли.
Но мужество и стать
в раз погасили эти
слабинки женской муки
и волю обрели.
Не подобает немцу
перед судьбою сникнуть.
Сложить прискорбно руки
и ждать поток чудес.
Немедля за работу,
к ней сызмальства привыкнуть
жизнь в прошлом научила,
не ждя даров небес.
Лопаты, топоры
вовсю заговорили.
Земля очнулась вмиг
от сна и дремоты.
Ах, как давно их руки
мозоли позабыли,
прикосновенье доброй
и ласковой земли.
Поволжская земля!
Как долго ты терпела
лишь только стук копыт,
невежества застой!
Теперь ты ожила,
теперь ты осмелела.
И засияла вместе
с матушкой-рекой.
Сады здесь зацвели,
и соловьи запели.
Колосья золотым
наполнились зерном.
Стада родной водицы
очень захотели.
И огласил луга
их изумрудный звон.
Вы привезли с собой
родной земли частицу.
С Германии родной
всё-всё, что можно взять.
Чем строить, чем пахать
родимую землицу.
И что душа должна
веками сохранять.
Молились неустанно,
детей всему учили.
Церквей число росло,
как по лесу грибов.
Вы русские округи
так быстро удивили.
Земля вам, улыбаясь,
сняла тугой засов.
Труд в пору лихолетья
был тяжек, непосилен.
Нередки суховеи
и засуха, и мор.
Но вы не пасовали,
вы не были бессильны.
Накапливали опыт,
несли всегда дозор.
1774-1776
Кочевникам дорогу
вы перешли столь смело.
Набеги начались,
разбой, убийства, плен.
Смели дотла они
всё то, что вы сумели
построить и взрастить,
всё стало прах и тлен.
Но вы сопротивлялись,
вы бились столь отважно.
Вам пугачёвский бунт
доставил столько бед.
Представить только всё –
становится так страшно.
Остался до сих пор
кровавый, чёрный след.
О! Сколько ран глубоких
оставило то время.
На карте сплошь пробелы,
пустые имена.
Отстраивать пришлось
тем вашим поколеньям
постройки, церкви, школы
и мельницы, дома.
Как долго та земля
лечила свои раны.
Как тяжко отходили
от бед и от потерь.
Россию заслонили
поволжские курганы.
Положен был конец
набегам дикарей.
Расцвет пришёл не вдруг.
Годами создавали.
Кормила всю Россию
поволжская земля.
Колонии Поволжья
оазисами стали.
Империи российской –
мощная броня.
Своею жизнью жили.
Язык родной хранили.
Культуру, быт и веру –
основу всех семей.
Детей имели много
и святостью прослыли.
В труде их воспитали,
в труде среди полей.
Культура земледелья
завидно отличалась
от русского крестьянства,
как ночь от бела дня.
Здесь каждая семья
завидно постаралась.
К достатку и богатству
их жизнь, меж тем, вела.
Что здесь произрастало,
поверить даже трудно.
Пшеница – это главный
их козырь и успех.
Табак растили так,
что разъяснять не нужно.
Он дал большой доход,
устраивал он всех.
Сады и огороды
от урожаев гнулись.
Здесь тутовое дерево
отлично прижилось.
Хлева полны скота.
Луга им распахнулись.
А мельницы и техника –
всего богатства ось.
Горчицу развели.
Сарпинку ловко ткали.
Плели корзины, шляпки,
чем радовали всех.
Всё, что освоили,
всё и прославили.
Немецкое есть качество!
Немецкое – успех!
Поволжские просторы
родной землёю стали.
Вошли и в кровь, и в плоть
надолго, на века.
Они им процветанья
так искренне желали.
С Поволжьем, только с ним,
все думы и дела.
Церквей великолепье,
звучание органа.
И звон колоколов
над Волгою-рекой.
А таинства рожденья,
а таинство венчанья?
Все праздники святые
дарованы судьбой.
К ним заезжал тогда
Руси всей Император.
Дошла и до него
земли немецкой стать.
Он был доволен тем,
что люди здесь богаты,
что святость берегут,
что им земля, как мать.
Нельзя тут мне не вспомнить
обещанные льготы.
Они и вправду были
дарованы давно.
Но время шло вперёд,
менялись и подходы.
И сколько в это время
всего произошло.
1861, 1871, 1874
Отменено ведь было
крепостное право.
Германская империя
основана была.
Колонии Поволжья
свой статус потеряли.
Всеобщая повинность
и к воинству пришла.
Всё это породило
начало всем скитаньям.
Америка открыла
для немцев свою дверь.
А новая война
русско-турецкой стала.
Ну как здесь обойтись
без жертв и без потерь!
Что значит панславизм,
мне объяснять не надо.
В колониях Поволжья
волны русизма всплеск.
Всё это не прошло
для наших предков даром.
Век новый на пороге,
двадцатый жуткий век.
1901-1911
Он породил поток
других ещё отъездов.
Россия всё теряет
доверие к себе.
Другой их континент
всё больше привлекает.
Но и Сибирь, бесспорно,
манила как во сне.
1906-1910
На то причин не мало,
одна из них – реформа.
Столыпин ищет способ
спасти России суть.
Земля – первопричина,
она – мерило, норма.
Но кризис всё решает
и изменяет путь.
1914
В войне Россия снова.
Теперь уж мировая.
А с ней в противоборстве
Германия сама.
А следствия плохи –
названия изъяли.
Немецкая вся суть
была погребена.
1915
Погромы и разбой,
имущество изъято.
И высылка в Сибирь
из западных земель.
Осквернено всё то,
что дорого и свято.
Опять не обошлось
без крови и потерь.
В колониях проблемы.
Рабочих рук так мало.
Для воинства нашлись
места и на фронтах.
Земля осиротела.
Пахать и сеять надо.
Страна парализована.
В селеньях мрак и страх.
1917
Февраль поставил точку.
Престол царём покинут.
В Саратове конгресс
решает судьбы всех.
Немецкое Поволжье
и эти катаклизмы -
спасение пришло,
и это был успех.
1917-1918
Октябрь. Переворот.
Мир в Бресте. Всё так шатко.
И Комиссариат –
борьба за право жить.
Весь хлеб подчищен властью.
Весь урожай. Так жалко.
А следствие простое –
вновь голод. Как же быть?
1919, 1921-1923
Изъяли всё до капли.
Лишились семенного.
И голод захватил
коварною клешнёй.
Представить тяжело
последствия такого.
А люди умирали
и летом, и зимой.
И мир весь содрогнулся.
Поволжье все спасали.
На помощь всем голодным
шёл хлеб издалека.
И только власти сверху
иначе объявляли.
Неурожайным годом
та названа беда.
1924
Отозвалась беда
по городам и весям.
Кормилицы-земли
лишились вся и все.
Пришлось теперь и власти
отступить и взвесить.
Бороться со стихией
при голоде, нужде.
Республика своя.
Газеты и столица.
И НЭП вдохнул в их жизнь
свой новый, здравый смысл.
Вздохнула вновь земля,
заулыбались лица.
Затеплилась надежда,
пришла иная мысль.
1926
Последние попытки
покинуть эту землю.
И, видно, неспроста
решение пришло.
Ведь кто-то ожидал
и чувствовал, наверное,
Что солнце в их краю
ненадолго взошло.
1928
Пришёл конец и НЭПу,
отняли всё, что было.
Что создано трудом,
упорством и душой.
Сибирь и Крайний север
и нет земли любимой.
Скитание как норма
для них в стране чужой.
А тот, кто сослан не был, -
в колхозы однозначно.
Настал период новый,
попробуй не прими.
Но нужно было жить.
Надежда на удачу
была так иллюзорна
и призрачны те дни.
1932-1933
Второй неурожай.
Он был ведь предсказуем.
И снова голод сносит
Поволжье под откос.
Он косит Украину,
так сильно там лютует.
В немецкие дворы
он будто с корнем врос.
1937-1938
Беда и лихолетье
не ходят в одиночку.
За голодом террор
по землям пронесся.
И сталинские «чистки»,
не мимо – прямо в точку.
Да так, что никакого
уж не было житья.
Вы скажите, что «чистки»
косили всех под корень.
Что не было народа,
чтоб так не пострадал.
Согласна. Но ведь каждый
болеет своим горем.
Хочу, чтоб и о немцах
народ быстрей узнал.
О вере я писала.
О церкви и органе.
Что значила молитва
для каждого из них!
В семье рождались дети
и веры почитанье
незыблемо и свято,
как ни был век бы лих.
На церкви посягнули
легко и очень скоро.
А попросту отняли,
отобрали все.
Руины до сих пор
стоят с немым укором.
Как будто говорят:
«Верните их земле!»
Не может процветанья
добиться та округа,
где церкви все -
изгои на брошенной земле.
Вот потому и тускло,
вот потому и туго
всё теплится в самарской,
саратовской среде.
Но жизнь в родном Поволжье,
меж тем, шла полным ходом.
Сдаваться не привык
отважный наш народ.
Республика жила.
И с каждым новым годом
она была всё краше
и убыстряла ход.
Театры, школы, ВУЗы –
приметы той эпохи.
Язык родной живёт
в республике одной.
В немецких же районах
в этой суматохе
его уж нет нигде
с политикой такой.
1.09.1939
Вторая мировая –
по миру чёрным громом.
Последствия тогда
не трудно предсказать.
Хотя жизнь мирная
идёт обычным ходом,
Но тучи уже бродят.
Их нельзя унять.
22.06.1941
Война пришла на землю,
закрылось небо тучей.
Стеной народ поднялся,
чтоб защитить страну.
«Никем непобедимая,
кипучая, могучая»
Сдавала пункт за пунктом
родину врагу.
А с юга эшелоны
шли на восток с опаской.
Что значит депортация,
узнали все сполна.
От немцев (своих немцев)
Крым и Кавказ «спасали».
Тогда и появилась
в душах седина.
28.08.1941
Я приступаю к главной
строфе всей своей жизни.
Какие тут слова
от сердца оторвать?
Ну, что же ты, моя
советская отчизна,
что сделала с народом,
ты КАЖДОМУ ведь мать.
Безумство начиналось
в кремлёвских тех покоях,
где некогда решали,
как голодом морить.
Как подрывать надёжно
духовности устои,
ГУЛАГами и страхом
вершины покорить.
Поволжье. Август тёплый.
Дух яблоневый манит.
Страда в полном разгаре.
Все люди на полях.
Поволжская волна
свой берег так ласкает.
И что-то очень грустное
у неё в глазах.
Она не ошибалась,
уста её шептали:
«Беда! Беда, родные!
Скорее все сюда!»
И люди услыхали,
и люди побежали.
«Пора прощаться с домом», -
сказала им вода.
Тут тучи налетели,
всё небо мглой накрыло.
Завыл холодный ветер,
гудели провода.
Дома стояли мрачно,
смотрели так уныло.
По стёклам покатилась
горючая слеза.
Очнулись от забвенья.
Как в улье загудело.
Толь крики, плач, толь стон –
смешалось всё вокруг.
В безумии своём
те руки были в деле.
А сердце вдруг сковал
какой-то злой недуг.
Пакуют чемоданы,
узлы, корзины, вёдра.
Что ждёт их впереди,
не знает сам Господь.
Присели пред дорогой.
Висят на стенах сёдла.
В печи огонь угас.
Когда вернутся вновь?
Все встали, поклонились
родимому порогу.
Прижали малых деток
и вышли со двора.
Всё выдержат они,
всё сделают, всё смогут.
Помятою осталась
лишь у окна трава.
Не буду я писать,
мычали как коровы.
Как лаяли собаки,
как ветер завывал.
О! Родина моя!
Почто ты так сурова?
Ведь каждый,
кто был изгнан,
одну тебя и знал.
Пережила я всё,
что не было и было.
Была я как в тумане
или ночном бреду.
Как только их тогда
земля наша носила?
Пред Богом все они,
уверена, в долгу.
Я говорю сейчас
о власть всея имущих.
Кто в гимнастёрках был,
и тот, кто с кобурой.
О наговорах тех,
ищеек вездесущих.
Что? Всё уж списано
теперь войной?
А по родным дорогам
телегами и пешим
брела меж тем толпа,
не поднимая глаз.
Вновь к берегам
всё той же милой Волги.
Напомнил что-то вам
этот мой рассказ?
На баржи волжские
всех в спешке погрузили.
А слёз давно уж нет,
теперь не до того.
На берегу собаки
жалобно скулили.
Не провожал ведь их
тогда почти никто.
А дальше ждали их
закрытые вагоны.
Естественно, телячьи.
Ясно всё, как день.
Как много было этих
горьких эшелонов.
На лицах – только камень,
А в душах – скорби тень.
А впереди – она,
та длинная дорога.
Когда закончится,
кто знает - подскажи
Всё там осталось,
у родного дома.
Все их заветные,
святые рубежи.
Отошли от стресса.
Вдруг очнулись.
Рядом были дети.
С ними - старики.
И тупая боль
снова к ним вернулась.
Довезут ли хворых?
Выдержат они?
«Только бы хватило
хлеба на дорогу!
И вернёмся ли
мы домой? Когда?»
В душах скорбных их –
только лишь тревога.
В сердце каменном –
только маята.
«В чём же провинились?
Где на то причина?
Хлеб ещё не скошен.
Брошенный и скот».
И об этом тоже –
их была кручина.
Мысль же их шальная
опять домой несёт.
А состав везёт.
Куда? Им неизвестно.
Может и туда,
где и Макар телят не пас.
Мысль стрелой пронзила,
хоть и бессловесная.
Смысл её был прост
«Навек ссылают нас!»
«Да. Да. Мы – немцы!
Предки наши были
приглашены ещё
давным-давным-давно.
Всё ведь помним мы,
ничто не позабыли.
И за что ж нам так?
За что? За что?»
Путь, увы, тяжёлый.
Часты остановки.
Умерших так много.
Надо схоронить.
А зима уже
стучится к ним в окошко.
И короче стала
горькой жизни нить.
Перевернуть хочу я
страничку эту снова.
Координаты жизни
срочно поменять.
Зима пришла в тот год
слишком уж суровая.
Пытаюсь, как могу,
весь путь рукой объять.
27.11.1941
Есть на реке
Самаре город.
В нём год назад
я родилась.
Судьба и наша
столь сурова.
Хочу о ней
вам рассказать.
Не долги были
наши сборы.
Вагон телячий
в ноябре.
А за окном
мороз под сорок.
Куда везут нас?
Будем где?
У мамы на
руках лежала.
В «жару»
горела я тогда.
Не верила она,
не знала,
что довезёт,
буду жива.
Дорога длинной
показалась.
Охрана зорка,
лай собак.
А мысли, как у всех,
очень похожи.
Один вопрос –
а дальше как?
А дальше
разница простая –
она была
в длине пути.
На карте точек тех
не мало,
где пристань
можно обрести.
Винтовок хватит
и служивых,
чтобы нести
пустой дозор.
Как эти семьдесят
прожили,
не смыв с души
такой позор?
А, впрочем,
чувства притупились.
И оправдание -
войной.
Как было,
временем забылось.
И опалённых
нет судьбой.
Иные, не пройдя
весь этот ужас,
не вникнув,
не изучив порой,
оправдывают
эту камарилью,
что унижала
род людской.
На место прибыли
когда-то.
Оркестры
не играли туш.
Фашистами
нас называли.
Повесили
на шею гуж.
А жили все,
где как придётся.
И печь топили
кизяком.
И проживали,
проедали,
что привезли
в составе том.
1942
В глуши забытой
обживались.
И коротали
жизни бег.
А матери
так надрывались!
Теряли статус
человек.
Сорок второй.
Зимой проклятой
мужчин всех
вырвали силком.
Нет! Не на фронт,
как всех солдатом,
а в лагерь,
но чрез военком.
И заработала
вовсю «машина»,
и захрустели
кости в жерновах.
Копали землю,
лес в мороз валили
и были живы
лишь едва.
Под лай собак,
затворов лязг,
в мороз и ливень,
что есть сил.
Они все строили
тогда победу.
А позже строили
и социализм.
Наивные, верные, святые!
Ведь твёрдость веры
их убеждала в правоте,
что скоро закончатся
времена лихие.
Победа, лишь она,
вернёт их в отчий дом,
к родной семье.
Но жернова
не отпускали.
И в тот победный
счастья год
грузили снова
их в составы,
везли опять
как рабский скот
А сколько их
слегло в могилы!
Но безымянных
нет высот.
Могил их нет!
Но и чернила
не удосужились
забот.
Ведь даже колос,
скот считали.
Их не считали.
Почему?
Фашистом больше
или меньше,
всё спишут
просто на войну.
Пришла пора
свернуть на Запад.
И в Украину,
в Беларусь.
Они ведь первыми
когда-то
приняли тяжкий
войны груз.
Когда в наш Минск
вошли фашисты,
от власти прежней
нет следа.
Горело всё.
Наше воинство
наш люд
оставил без щита.
Нет ни воды,
как нет и хлеба.
Парализована
вся жизнь.
И пропадёт
у власти вера.
Был в оккупации,
простись.
Ярлык на лоб
тебе приклеят.
Пособник ты
уже врага.
А кто-то даже
не поверит:
анкета та
или не та?
Российских немцев
было много
на тех нелёгких
рубежах.
К ним подошла
судьба сурово.
Подходит только
слово крах.
Крах жизни
и крах покою.
Детишки в семьях
просят есть.
Где ж тут
достоинство иное?
Работать,
чтоб кормить их, ЗДЕСЬ.
Но зорко
смотрят партизаны.
Пошёл работать,
значит, враг.
Залечатся ль
когда их раны?
Поймёт ли кто
такой «пустяк»?
Всё пережить
пришлось им стойко.
Достался трудно
сей вираж.
На сердце только
рубец горький.
Но это
не свидетель ваш.
1942, 1945
Год этот был
весьма тяжёлым.
Погнали всех
на Запад, вспять.
Что ждать
от этой жизни новой?
Никто тогда
не мог сказать.
О! Сколько
испытаний было
на том
нелёгком их пути!
А сердце,
словно как, застыло.
Сполна всего
пришлось пройти.
В СССР они –
фашисты.
Полякам были
все враги.
По проволоке,
как эквилибристы,
они по жизни
этой шли.
Германию тогда
бомбили.
Сравняли всё
подряд с землёй.
Как НАШИ немцы
пережили?
Кто выжил,
понесло судьбой.
Как тех,
в телячьи вновь вагоны,
в Сибирь, в тайгу,
сгноить дотла.
А по дороге
обобрали.
Раздели, разве,
не догола.
Сибирь их
встретила зимою.
Фашисты были
все они.
Та жизнь была
подобно бою.
А холод, голод –
их враги.
Земля дала
им пропитанье.
А лес давал
подножный корм.
И в этом горьком
том изгнанье
тюрьмою был
их скорбный дом.
Ведь были все,
как каторжане.
Шаг вправо, влево –
пуля в лоб.
И было лишь
одно желанье:
остановить
безумства ход.
1954-1956
Теперь у всех
одна судьбина.
Ушёл с прицела –
двадцатка, срок.
И жизнь,
как снежная лавина,
упёрлась в угол –
Сибирь, Восток.
Война для немца
из России
закончилась
не как для всех.
Но не забыть им
небо синее,
Поволжье, Волгу
и этих скорбных
жизни вех.
Март 2013 г.