← 70 лет депортации немцев в СССР

Роберт Ридель

ВСПОМНИМ...

Энгельс, городская окраина, последние дни августа 1941 года. Где-то далеко идёт война, репродуктор передаёт тревожные сообщения, объявляются учебные воздушные тревоги, население учат пользоваться противогазом. Долгие очереди за хлебом, проблемы с продуктами. Непростые будни военного времени, среди которых жила и наша семья.

Первого сентября я должен был пойти в школу, во второй класс. Но пришла газета с указом о выселении немцев из районов Поволжья, и у нас, как и у всех российских немцев, начался совсем другой отсчёт времени. К нам пришёл человек в полувоенной форме, переписал нашу семью, сообщил время погрузки в эшелон и номер нашего вагона.

Потом был вокзал, где люди грузились в «телячьи» вагоны, двухнедельная дорога в Сибирь, через среднеазиатскую жару. До таёжной деревни добирались уже на подводах. Вскоре родителей увезли в трудармию, на лесоповал, отца – в лагеря Вятлага, мать - в тогдашнюю Бурят-Монголию. Ну а я скитался по детским домам Сибири и Урала.

Конец войны застал меня в Серовском детском приёмнике. «Теперь, наконец, всё будет по другому, я увижу родителей» - радовался я. Но «по другому» не стало - было ещё несколько детдомовских лет, потом Казахстан и годы спецкомендатурного режима. И со своей матерью я встретился ещё через восемь лет – из Улан-Удэ в Караганду «на соединение с сыном» её под конвоем привезли в 1953 году.

Когда я оказался в Казахстане (в 1948 году), мне исполнилось шестнадцать, спецкомендатура поставила меня на учёт. Мне сказали, что я здесь навечно и что всю эту «вечность» я буду ходить под угрозой получить «двадцать лет каторжных работ». Каждый месяц я должен приходить «отмечаться», а после того, как меня, школьника, назначили «десятидворкой», обязали являться каждую неделю.

Для меня, юноши, это было потрясением - война закончилась три года назад, даже вражеских военнопленных, убивавших людей, уже, как пишут газеты, отпускают домой, а меня, как и всех российских немцев, мирных граждан своей же страны, всё продолжают и продолжают за что-то преследовать, делают людьми без прав, людьми второго сорта.

Это потрясение осталось у меня на всю жизнь. И последующие десятилетия я жил со стремлением доказать, что я не человек второго сорта.

Что сказать о себе? Проучившись в шести разных школах (первый класс в Поволжье, потом Сибирь, Урал, Казахстан), я таки получил среднее образование. Но оказалось зря – в институты нас не принимали, пришлось поступать в техникум. Попытка поступить в техникум у меня уже была, после седьмого класса. Я успешно сдал экзамены, но на собеседовании меня выгнали: «Немцев принимать не будем».

Я послал документы в техникум в Кокчетавской области, но их мне вернули. Только в Караганде, где на шахтах не хватало специалистов, я смог поступить в горный техникум, окончив который, я получил теперь уже средне-техническое образование. Потом, будучи уже семейным, окончил вечернее отделение горного института. Защитил в Москве диссертацию, стал кандидатом технических наук, преподавал в институте, доцент.

Много лет работал – сначала на шахтах, потом в проектном институте, где прошёл путь от младшего техника до вице-президента одной из крупнейших в Союзе проектных организаций. Мы занимались угольной промышленностью Казахстана и Средней Азии, и созданные нами предприятия, среди которых были уникальные, не имеющие аналогов в мире, успешно действуют и сегодня.

Я не был членом партии, был «немцем», но власти «вынуждены» были признавать меня как специалиста – у меня государственные награды, в том числе орден «Знак почёта», медали ВДНХ («Выставки достижений народного хозяйства СССР»), я полный кавалер знака «Шахтёрская слава» (трёх степеней), «Почётный работник угольной промышленности», лауреат Государственной премии СССР.

Не всех немцев, чьё детство пришлось на годы репрессий, сломали трудности тех лет. Помню, как во время студенческой практики немцы-шахтёры не могли поверить, что я, немец, могу быть студентом. А однажды мне позвонил незнакомый человек: «Есть ли ещё кто-нибудь из наших немцев, тоже пробившийся?»

С того дня, как появился «Указ от 28 августа», прошло семьдесять долгих лет. На память приходят скупые рассказы отца о первых годах трудармии, когда в их лагере умирало много людей и умерших складывали штабелями (до весны), воспоминание матери о трагедии мобилизованных женщин, вынужденных где прийдётся оставить своих детей «старше трёх лет». Да и мне было что вспомнить о десятилетиях репрессий, через которые прошли «огульно обвинённые» (как признали потом сами власти) и за что-то наказанные российские немцы.

Время проходит, многих свидетелей тех лет сегодня уж нет. Наш долг помнить об этой трагедии российских немцев и память о ней передать будущим поколениям.

Август 2011 г.