Был он человеком весьма незаурядным, неординарным, я бы сказал, даже оригинальным. Фамилия его, да еще с указанием рода занятий – крестьянин Самарской губернии – воспринята была мною при первом моем с ним газетном знакомстве как стоящая как-то особняком в ряду других, как невесть каким образом затесавшаяся в соседство с известными уже мне именами представителей поволжско-немецкой элиты того времени, чьим согласием на сотрудничество заручилась только что основанная редакция газеты „Deutsche Volkszeitung“ (см. Von der Redaktion, in: Probenummer vom 28. VIII. 1906, S . 1). Даже оба волостных писаря из этого списка источали, как мне представлялось, некоторую ауру умудренных хронистов и хранителей далекой и близкой истории немецких колоний и вовсе не казались экзотами в ряду и окружении почтенных присяжных поверенных, пасторов, гимназических и школьных учителей, уже состоявшихся и только начинающих писателей и поэтов.

Александр Лейман родился 19 ноября 1867 г. (по другим данным 19 ноября 1865 г.) в с. Екатериненштадте Николаевского уезда Самарской губернии в зажиточной колонистской семье. Отец позаботился о более чем хорошем его образовании, какое в то время могли получить лишь очень и очень немногие его сверстники из немецких колоний Поволжья. Но такое образование, если оно не приобреталось в Германии или Прибалтийском крае, почти всегда означало, что языком обучения являлся русский язык. Путь этот прошел и Александр Лейман. После учебы в частной школе Гесса в родном селе и прогимназии в г. Вольске он поступил в Симбирскую классическую – ту самую! –  гимназию, а затем на юридический факультет Московского университета, где обучался с 1883 по 1885 гг. В студенческие годы Лейман примкнул к тайным радикально-народническим кружкам, за что угодил под надзор полиции. Прибыв после окончания второго курса на каникулы в Саратов, откуда вместе с отцом отправился на пароходе в родной Екатериненштадт, он по прибытии на пристань был схвачен стражами порядка и отконвоирован в Вольск. Там его вынудили подписать показания по поводу своих политических воззрений и антигосударственных проступков, но в итоге все же разрешили вернуться домой в Екатериненштадт. Добытые во время допроса признания ушли в Москву, после чего о продолжении учебы в университете не могло быть и речи.  

Таким образом, судьба его сложилась так, что целых семь лет до своей женитьбы в 1892 году он был «интернирован у отца», вынужден был провести все эти годы и под зорким, неусыпным оком полицейского урядника, не имея возможности утолить свою мечту о получении высшего образования, посвятить себя осуществлению надежд и желаний, отчего так страдали его душа и сердце. Но еще более страдал он по свидетельству Петера Зиннера, с которым был впоследствии дружен, от косых взглядов своего архиконсервативного крестьянского окружения. Привыкшие к законопослушанию екатеринен­штадтские колонисты видели в нем ярого заговорщика и опасного государственного преступника.  

В 1893 году отец Александра и группа других единообщественников приобрели близ села Зубаровки земельные участки. На одном из участков поселилась и молодая семья Лейманов. Александр всецело отдался крестьянскому труду, но не огрубел от тяжких работ и забот. Однако косые взгляды вновь и вновь продолжали сверлить его душу – на сей раз из-за его якобы интеллигентских привычек и причуд, из-за ладно сидящих на его носу очков, так неладно-нескладно, даже нелепо смотревшихся на любом крестьянском лице того времени, из-за чтения «Русских Ведомостей» и «Русского Богатства» и вообще за всякие, по мнению его окружения, эксперименты и новшества в ведении хозяйства, без которых де обходились и отцы и деды. Однако со временем, особенно в революционные годы и последовавшими глубокими реформами в области земельных и социальных отношений, обширные познания Александра Леймана в этих вопросах становились все более востребованными. Потянулись к нему и прежние критики и скептики и те, что доселе, на всякий случай, сторонились «очкарика» в крестьянском одеянии.

Все это подпитало и укрепило в нем интеллигентское начало его души и помыслов, и после 15 лет «крестьянствования» он ликвидировал свое хозяйство и вернулся в 1907 году в родной Екатериненштадт, чтобы – не в последнюю очередь – заняться общественной деятельностью. Но уже раньше Александра Леймана выдвигали выборщиком от крестьян Николаевского уезда Самарской губернии и, по свидетельству того же Петера Зиннера, даже кандидатом в депутаты первых двух Государственных Дум. Также до окончательного возвращения на родину, он  летом и осенью 1906 года участвовал в учредительных совещаниях по основанию и налаживанию выпуска в Саратове газеты „Deutsche Volkszeitung“, которая впоследствии выходила под названиями „Volks-Zeitung“ и „Volkszeitung“. Она и ее продолжательница „Volks-Zeitung“ станут делом всей его дальнейшей жизни. Вспоминая свою первую встречу с тогда еще гостем редакции Александром Лейманом, Петер Зиннер заметил, что Лейман на своем характерном марксштадтском диалекте недоумевал по поводу позднего начала совещания: «черт подери, это никуда не годится, как же можно спать до 10-ти!», как бы давая понять, что будь на то его (Леймана) воля, он бы и для редакции установил крестьянское правило –  работать от темна до темна или от зари до зари, в зависимости от времени года. Одним словом, в нем со временем естественнейшим образом стали сочетаться два менталитета: занимаясь крестьянским трудом, он оставался интеллигентом, посвятив себя газетной и общественной деятельности, он вовсе не отказывался от приобретенных здоровых и разумных крестьянских привычек.

Газетам Deutsche Volkszeitung/Volks-Zeitung он пожертвовал почти все свои немалые сбережения. В критический момент, когда само дальнейшее существование газеты стояло под большим вопросом, Александр Лейман внес решающий вклад в ее спасение, став с 1 января 1912 года одним из совладельцев и соиздателей „Volks-Zeitung“.

Кроме опубликованных статей под его именем, существует и немало таких, которые узнаваемы и без указания на авторство (в то время в редакционной работе такое часто практиковалось, особенно в случаях, когда выходили они из-под пера владельцев, издателей или сотрудников газет) как Леймановские. «Безымянные» его материалы узнаваемы и по тематике – земельная реформа, переход на отруба, нарушение общинами и земскими начальниками законодательства, особенно важнейшего закона от 14 июня 1910 года,  юридическая помощь пострадавшим от произвола властей, которые зачастую вносили путаницу в налогообложение, не различая между земельными выделами и покупными землями. Узнаваемы они и по напористости и ясности изложения. И, конечно же, по компетентности автора в этих вопросах. Предстоит еще выяснить, подписывался ли он дополнительно инициалами или печатался ли он под псевдонимом или несколькими псевдонимами.

Петер Зиннер упоминает, что Александр Лейман активно разрабатывал материал из слывшего богатством документальных источников екатериненштадтского архива, опубликовав из него ряд интересных и важных не только для изучения истории родного села материалов. Результаты моих поисков на сей счет в Deutsche Volkszeitung/Volks-Zeitung/Volkszeitung показали, что ряд документов с пометкой «Из екатериненштадтского архива» действительно был опубликован под рубрикой «Сообщения о нашей колониальной истории/Beiträge über unsere Kolonialgeschichte». Однако и эти сообщения остались без указания на публикатора. У меня нет оснований сомневаться, что опубликовал данный материал именно Александр Лейман. Более того, его сотрудничество с Саратовской Ученой Архивной Комиссией (СУАК) подтверждает мое столь уверенное предположение и вдобавок наводит на мысль, что поиск дальнейших подобных материалов вполне может привести к удачным находкам.

Был Александр Лейман, так сказать, патриотом Екатериненштадта и в языковом отношении. Получив образование преимущественно в русских учебных заведениях и не владея в совершенстве литературным немецким языком, он вовсе не чурался родного диалекта и не переходил на русский, как поступали в подобных случаях многие другие образованные поволжские немцы. Более того, он был гордым его носителем, помог ему «выйти в свет» и стать социально и профессионально приемлемым  даже во время редакционных совещаний.

Дружил Александр Лейман и с Генрихом Клингом, другим известным поволжским немцем, саратовским городским агрономом, имевшем схожую судьбу. Генрих Клинг также учился в Москве, но в Петровской земледельческой академии. В 1917 году в одной из газетных статей он, вспоминая о том времени, писал, что 2 апреля 1886 года был арестован по обвинению в принадлежности к народовольческой организации, заточен в Петропавловскую крепость, этапирован в Сибирь, где находился в ссылке. После освобождения он 3 января 1893 года вернулся в Саратов. Но уже 10 мая 1894 года был вновь арестован, теперь уже за принадлежность к (созданной в том же году в Саратове, В.Г.) партии «Народное Право». Освобожден 20 октября 1894 года, в день смерти Александра III. От себя добавлю, что освобождение это связано, вероятно, с амнистией в связи с восшествием на престол Николая II. Именно «тройственный союз» Клинг/Лейман/Абельс в 1912 стал владельцем газеты „Volks-Zeitung“. А «тандем» Лейман/Клинг освещал в газетах Deutsche Volkszeitung/Volks-Zeitung сельскохозяйственные темы и земельный вопрос в России и в поволжских колониях.          

Особенно интересовала Александра Леймана история иностранной колонизации в России. Как и многие другие образованные поволжские немцы Александр Лейман совершил почти сразу же после своего возвращения в Екатериненштадт (длительную) поездку на родину предков – Германию, где намеревался собрать материал по самой начальной истории переселения немцев на Волгу. Вместе с Петером Зиннером он позднее заложил фундамент для систематического книжного собрания по данной тематике, которое намеревался передать по завещанию одному из екатериненштадтских общественных заведений. Увы, о дальнейшей судьбе этой библиотеки мне и, как я полагаю, не только мне, ничего не известно. Неизвестно также, что стало с его дневниками и записными книжками, из которых Петер Зиннер оставил нам в назидание несколько примеров тяготившей соратника и друга разобщенности поволжских немцев. «Мы колонисты страдаем от жуткого недостатка, от недостаточного осознания наших общих интересов.» В другом месте Александр Лейман с горечью указывает на прискорбное равнодушие образованных кругов к чаяниям собственного народа. «Примеров безграничной, неиссякаемой любви к собственному народу наша интеллигенция показала весьма немного, а о буржуазии нашей и вовсе говорить нечего.» Далее следует, как я неожиданно выяснил при переводе на русский язык и с помощью интернета, цитата из предисловия Карла Маркса (правда, без обозначения ее как таковой и без ссылки на источник) к первому тому немецкого издания своего «Капитала»: «Персей нуждался в шапке-невидимке, чтобы преследовать чудовищ. Мы закрываем шапкой-невидимкой глаза и уши, чтобы иметь возможность отрицать само существование чудовищ.» Эти слова, как мне представляется, никакое не преувеличение. Ведь чудовище это и впрямь существовало в лице черносотенной реакции и антинемецкой истерии. И разобщенность также имела место. И несмотря на все старания и первые успехи поволжско-немецкой элиты в преодолении этой разобщенности и в первую очередь разобщенности внутри самой себя, следует признать, что элита эта все же оказалось не в полной мере готова к вызовам времени – прежде всего к более сплоченному противодействию антинемецкой кампании.

Статьи Леймана по земельному вопросу и его деятельность по защите крестьян от бюрократического беспредела принесли ему известность в немецких колониях Поволжья. Ходоки отовсюду были нередкими просителями в его доме – кому-то требовалось составить грамотное прошение, кто-то искал юридической защиты и просил помощи в обжаловании действий сельских или волостных управ. Однажды явились к нему и вышедшие из общины колонисты села Нидермонжу и попросили составить жалобу на действия местных властей, отказавшихся даже обсуждать предоставление им, во избежание черес- и многополосицы, выделов в одном месте, как того хоть и не требовал, но все же рекомендовал закон. Решение по делу затянулось на годы, а единоличники из Нидермонжу прослыли за это время назойливыми жалобщиками, мешавшими «нормальной работе» властей, на стороне которых стоял и земский начальник. В итоге «отыгрались» на Александре Леймане и приговорили «подстрекателя» к месячному заключению в Николаевский арестантский дом.

Выйдя в конце мая 1916 года на свободу, Александр Лейман и его вторая жена, с которой состоял в браке с 1914 года, отправились в путешествие по Волге. На пароходе он понемногу опять пришел в себя, во время стоянки купался. Но не обратил внимание на маленькую простудную язвочку-болячку на шее и продолжал свои «водные процедуры». В конце концов он заболел фурункулезом, приведшим к заражению крови. 1 июля Александр Лейман прибыл домой уже больным. Скончался он 17 июля 1916 года в страшных муках в Екатериненштадте.

Виктор Гердт/Victor Herdt, Геттинген, февраль 2022 г.

Использованная литература:

1. Александр Шпак: Лейман Ал. Ал. Биографическая справка в Лексиконе (Lexikon) Интернет-ресурса „Die Geschichte der Wolgadeutschen“ –wolgadeutsche.net, дата обращения: 11.02.2022 г.  
2. Sinner, Peter: Dem Andenken A. Lehmann's (Geb. 19. Nov. 1867 – gest. 17. Juli 1916.). In: Saratower Deutsche Zeitung, Nr. 7 vom 20. Juli 1917, S. 4; Nr. 8 vom 23. Juli 1917, S. 4.
3. Die politische Reife unserer Wolgakolonisten, von „Nadel“. In: Deutsche Volkszeitung, Nr. 44 vom 22. März 1907, S. 2.
4. Kling, H.: Einige Randbemerkungen zum Schillinger Kongreß. In: Saratower Deutsche Volkszeitung, Nr. 26 vom 28. September 1917, S. 1-2. Wiederveröffentlichung in: Zwischen Revolution und Autonomie. Dokumente zur Geschichte der Wolgadeutschen aus den Jahren 1917 und 1918. Herausgegeben von Victor Herdt. Köln, Verlag Wissenschaft und Politik, 2000, S. 303-307.
5. Александр Шпак: Клинг Генрих Петрович. Биографический очерк в Лексиконе (Lexikon) Интернет-ресурса „Die Geschichte der Wolgadeutschen“ – wolgadeutsche.net, дата обращения: 11.02.2022 г.