Репрессии как неотъемлемый элемент
политики большевистского режима
по отношению к российским немцам
Подавляющее большинство российских немцев появилось в России после 1763 г. из германских и некоторых других соседних государств, где к тому времени уже вполне сложилась западноевропейская цивилизация с такими основополагающими ценностями, как абсолютизация частной собственности, индивидуализм, рационализм, протестантская этика, возвеличивающая мирской профессиональный труд как богоугодное дело (подавляющее большинство переселенцев, как известно, были протестантами).
Естественно, что это сформировало ментальность переселенцев, с целым рядом своеобразных национальных черт: высокой религиозностью, строгим следованием христианским заповедям, организованностью, дисциплинированностью, исключительным трудолюбием, любовью к порядку, рачительностью, развитым чувством хозяина своей собственности, почтительным отношением к собственности ближнего и т.п. В России реакция на такой образ немца, как известно, была разная: от уважения и восхищения до неприязни и ненависти.
Российские немцы, в силу объективных и субъективных причин, в течение многих десятилетий смогли сохранить свою национальную идентичность, традиции и обычаи старой родины. С конца XIX в. в обстановке обострения отношений с объединившейся и усилившейся Германией это стало играть роль известного раздражителя для националистически настроенной части российского общества и ухудшило положение немцев в России. В годы первой мировой войны на волне великорусского шовинизма российские немцы подверглись прямым гонениям, "борьба с немецким засильем" санкционировалась и во многом проводилась самим государством.
Идеология большевизма и национальная психология российских немцев имели очень мало точек соприкосновения. Их противостояние после установления большевистской диктатуры становилось неизбежным. Однако на первых порах немцы, как и другие малые народы России, оказались в плену иллюзий, вызванных провозглашением "Декларации прав народов России". Известно, в частности, что представители немецких колоний Поволжья на своем съезде в феврале 1918 г. приняли решение ходатайствовать перед Советским правительством о создании национально-территориальной автономии немцев Поволжья[1].
На деле большевики руководствовались не стремлением к свободному и суверенному развитию наций, а лишь тактическими соображениями: желанием заручиться поддержкой нерусских народов и облегчить тем самым развертывание революционного процесса. Нарком по делам национальностей Сталин втолковывал делегатам одного из национальных совещаний в мае 1918 г., что дать автономию для того, чтобы внутри нее вся власть принадлежала национальной буржуазии, советская власть не может. Она за такую автономию, "где бы буржуа всех национальностей были устранены не только от власти, но и от участия в выборах правительственных органов"[2]. Именно по такому сценарию создавалась Автономная область немцев Поволжья в 1918 г. Об этом свидетельствует вся деятельность по ее созданию, которую осуществлял Поволжский комиссариат по немецким делам. Ему прямо предписывалось стать "идейным центром социалистической работы среди немецкого трудового населения", обеспечить "народное самоуправление на советских началах"[3].
Кроме того, большевики рассматривали национальную идею, приверженность национальным интересам как главное препятствие на пути социалистического или коммунистического универсализма, пролетарского интернационализма и тоталитарной государственности. Поэтому установка на постепенное исчезновение национального начала входила как неотъемлемый элемент в социальную, социокультурную и политическую программу большевистского режима. Реализация такой установки предполагалась именно через национально-территориальный тип автономии и федерации, поскольку в этом случае обеспечивались централизм коммунистической партии, ее цементирующая роль между всеми этнополитическими образованиями, возможность осуществления ею властных и управленческих функций в интересах создания всемирного бесклассового общества без государств и национальных различий.
Автономия советского типа получила гарантии территориальной целостности, создания образовательных и культурных институтов на собственных национальных языках. В ней стимулировались местные кадры, проводилась так называемая "коренизация", в общем русле развития страны осуществлялась насильственная модернизация экономики и др.
Вместе с тем все эти меры находились в подчиненном положении по отношению к "классовой" политике, которая всегда доминировала. На примере истории АССР немцев Поволжья, немецких национальных районов очень хорошо видно, что автономия советского типа была лишена фактического политического суверенитета, все провозглашенные ее национально-государственные права на практике являлись чистейшей фикцией. Достаточно сказать, что в 1937 г. по Конституции СССР Республика немцев Поволжья должна была подчиняться высшим органам государственной власти РСФСР, а фактически подчинялась обкому ВКП(б) соседней с нею Саратовской области[4].
Эфемерность национально-государственных прав союзных и автономных республик стала особенно заметна с середины 1930-х гг., когда постепенный отход от концепции мировой революции, утверждение курса на построение и, возможно, длительное существование социализма в одной стране, привели к существенным изменениям национальной и, в частности, языковой политики. Русский язык стал рассматриваться в качестве единственного универсального средства общения. На смену административной кампании "коренизации" пришла противоположная по своей направленности, более жесткая кампания "борьбы с национализмом". Именно в русле данной кампании в конце 1930-х гг. были ликвидированы немецкие национальные районы.
Глобальные социальные эксперименты, перевернувшие весь уклад жизни населения бывшей России после 1917 г., широкомасштабные репрессии и насилие, всевластие ВКП(б) уравняли между собой в Советском Союзе все нации и народности, союзные и автономные республики, края и области, всех граждан в своем национальном и человеческом бесправии. В этом плане советские немцы и их национально-территориальные образования никогда не были исключением из общих правил.
Анализ фактического материала позволяет сделать вывод, что в автономии немцев Поволжья, в немецких районах и селах Украины, Сибири, Кавказа и других регионов имели место те же процессы, вызывавшиеся политикой центрального большевистского руководства, те же негативные проявления тоталитарной системы, что в других местах советской страны на различных этапах ее существования. Вместе с другими народами России и Советского Союза немцы пережили военный коммунизм, продразверстку и голод, коллективизацию и раскулачивание, колхозно-крепостническую систему 1930-х гг. и порожденный ею новый голод, "большой террор" и тяготы войны, послевоенную нужду.
Однако в политике государства по отношению к немцам имелась и своя специфика. Она порождалась, прежде всего, их ментальностью, сложившимися представлениями о немецком этносе. В частности, у большевистского руководства страны, особенно в первые годы, очевидно еще с дореволюционных и довоенных времен, существовало мнение, что все колонисты - в основном зажиточные крестьяне, "крепкие хозяева", а немецкие колонии -"кулацкие гнезда". Отсюда - более интенсивное и жесткое, чем у других, "выкачивание" у немецких крестьян продовольствия, иных материальных ценностей в годы гражданской войны. Особенно досталось поволжским немцам, которые все годы гражданской войны находились под властью большевиков. Не случайно именно Область немцев Поволжья стала эпицентром голода в Поволжье и понесла самые тяжелые людские потери[5].
Следует отметить еще и такой существенный момент. Одной из главных особенностей национально-государственной системы, сложившейся в послеоктябрьской России, была ее направленность на уничтожение фактического неравенства народов. Механизм территориальной автономии подавался как средство оказания помощи малым и отсталым народам со стороны более развитого - русского. "Выравнивание" обеспечивалось за счет перераспределения центром материальных и финансовых средств между различными регионами страны. В этом процессе Автономия немцев Поволжья была едва ли не единственным исключением. Поскольку немцев считали "культурной и развитой нацией", их автономия в большой мере выполняла донорские функции, являясь одним из важных поставщиков продовольствия в общесоюзный фонд. Что же касается помощи центра, то она предоставлялась республике, все по той же причине, на общих со всеми губерниями, краями и областями РСФСР основаниях. Исключения делались крайне редко, неохотно, как правило, когда ситуация требовала принятия неотложных мер, например, выделения средств на развитие национального образования в самом начале 1930-х гг. По этой причине АССР немцев Поволжья до конца 1930-х гг. отставала в своем развитии от многих других автономий РСФСР. Примерно такая же ситуация существовала и в немецких районах.
В свою очередь, немцы тоже относились к режиму с недоверием. Именно ментальностью российских немцев объясняется то, что они оказались в числе народов нашей страны, наиболее долго, сложно и трудно адаптировавшихся к созданному большевиками общественному строю. В годы гражданской войны немцы Украины и некоторых других регионов активно участвовали в борьбе с большевистской властью[6]. В белой армии существовали даже немецкие национальные формирования (например, бригада немецких колонистов и военнопленных, численностью 3 тыс. человек, в армии Врангеля)[7]. Поволжские немцы, правда, мобилизовывались в Красную Армию, однако рвения к службе не проявляли. Их дезертирство достигало беспрецедентных размеров. Немецкие красные формирования существовали недолго и нигде не отличились. Более того, 2-й Бальцерский полк был расформирован за отказ идти в атаку и уход с боевых позиций[8]. Причем это не было связано с какими-то идеологическими соображениями. Просто поволжские колонисты, в большинстве своем, отвергали саму войну, необходимость убивать, им претил отрыв от привычного крестьянского образа жизни. Вместе с тем они активно участвовали в крестьянском восстании 1921 г., отстаивая свое право на собственность, традиционный образ жизни. Большевики в ответ, после подавления восстания, учинили массовую расправу над его участниками, подвергнув расстрелу сотни людей[9].
Неприятие немцами большевистской идеологии после гражданской войны настолько бросалось в глаза, что режиму приходилось принимать в этом направлении специальные меры. Так, в январе 1924 г. пленум обкома РКП(б) АССР немцев Поволжья на специальном заседании вынужден был отметить "политическое отставание" немецкого крестьянства от русского, более слабое восприятие им "коммунистических идей". Пленум определил ряд мероприятий, направленных на усиление "политической работы" среди крестьян-немцев[10].
Большевистские эксперименты вызывали, как правило, негативную реакцию немцев, которые отвечали упорным сопротивлением на попытки взломать их традиционный жизненный уклад. А это, естественно, приводило к жестоким карательным мерам со стороны режима. Характерным примером может служить коллективизация. Немецкие крестьяне яростно сопротивлялись ей, хорошо понимая, что это означает разрушение их жизненных устоев. Уже к началу 1930 г. волнения охватили десятки сел в Поволжье, на Украине, в Сибири и других регионах. В ряде случаев волнения перерастали в восстания, на какое-то время свергалась советская власть в тех или иных селах (Мариенфельд в Поволжье, Гальбштадт на Алтае и др.)[11]. Характерным явлением для немецких сел была совместная защита крестьян, подлежавших раскулачиванию. В иных селах их жители по два-три дня не давали раскулачить и вывезти своих односельчан. Это удавалось сделать только с применением вооруженной силы. Но даже после этого крестьяне продолжали требовать возврата высланных из села, возвращения отобранного имущества.
Конечно, нельзя обойти того факта, что большевикам удалось расколоть немецкое население страны. Среди немцев был слой людей, безоглядно принявших большевистский режим, служивших ему верой и правдой. Коллективизацию и раскулачивание в немецких селах проводили те же немцы-односельчане, а не кто-то со стороны. Эти же люди писали и доносы на своих соседей, коллег по работе, принимали участие в репрессиях, подчас сами становясь их жертвами. Объективности ради, надо отметить, что слой таких людей среди немецкого населения был не слишком многочислен[12]. Однако свою малочисленность эти люди компенсировали недюжинным упорством и педантизмом в достижении цели, особой жестокостью и непреклонностью. Именно такого рода деятелям удалось к лету 1931 г. поставить на колени немецкую деревню в Поволжье, еще зимой 1929/1930 г. бушевавшую массовыми протестами против коллективизации. По всей стране было объявлено, что Республика немцев Поволжья первой в СССР завершила сплошную коллективизацию крестьянства[13]. В данном случае мы имеем пример проявления некоторых черт немецкой ментальности на службе тоталитаризма, ведь сходным образом себя вели и нацистские функционеры в Германии.
Необъективными и эмоционально односторонними являются утверждения некоторых политиков и историков из среды российских немцев о том, что у большевистского режима к советским немцам была особая ненависть, что по отношению к ним и к их национально-территориальным образованиям (Республике немцев Поволжья, национальным районам) проводилась особая политика геноцида, сходная с той, что проводили германские нацисты в отношении евреев.
Объективные исследования показывают, что к антинемецким репрессиям правящий режим прибегал лишь тогда, когда немцы СССР, становясь, как и другие народы нашего государства, жертвами социальных экспериментов и попадая в связи с этим в тяжелое положение, пытались найти выход из него, используя некоторые специфические возможности этноса, имевшего исторические корни за пределами страны (это стремление вернуться на историческую родину, апелляция за помощью к эмигрировавшим родственникам и знакомым, получение материальной помощи и моральной поддержки из-за границы и т. д.).
Понятно, что на такие попытки немцев советское руководство реагировало крайне негативно, поскольку они дискредитировали большевистский режим перед мировым сообществом, раскрывая истинное положение дел в "государстве рабочих и крестьян", осложняли отношения Советского Союза с Германией и другими странами, т. е. "играли на руку мировому империализму". Ярким примером такого рода могут служить жестокие репрессии против советских немцев в 1934-1935 гг., так называемая борьба против фашистов и их пособников, направленные против получения немцами СССР гуманитарной помощи из-за рубежа. Вспомним, как обосновал ЦК ВКП(б) в своем постановлении от 5 ноября 1934 г. необходимость этих репрессий: "...в районах, населенных немцами, за последнее время антисоветские элементы активизировались и открыто ведут контрреволюционную работу. Между тем местные парторганизации и органы НКВД крайне слабо реагируют на эти факты, по сути делают попустительство, совершенно неправильно считая, будто наша международная политика требует этих послаблений немцам и другим национальностям, проживающим в СССР и нарушающим элементарную лояльность к советской власти"[14] (курсив наш. - А.Г.). Как видим, немцев обвиняли в действиях, причинявших вред режиму, а не в том, что они - немцы.
Нельзя отрицать и того бесспорного факта, что на политику советского руководства по отношению к "своим" немцам существенно влияли отношения СССР и Германии. Немцы Советского Союза не раз становились картой в политической игре двух держав, с помощью которой советское руководство пыталось реализовать свои планы. Поэтому в зависимости от конкретной политической конъюнктуры в советско-германских отношениях политика центра по отношению к "советским" немцам либо смягчалась (1920-е гг.), либо ужесточалась (после прихода в Германии к власти Гитлера).
Ликвидация Республики немцев Поволжья, депортация немецкого населения европейской части СССР в Сибирь и Казахстан стали следствием крайнего обострения отношений между Германией и СССР, принявших форму открытого военного столкновения. Эти политические акты, совершенные сталинским руководством страны, показали истинную цену большевистских рассуждений о правах наций.
Депортация и последовавшие за ней "трудармия" и спецпоселение, несомненно, причинили немцам СССР тяжелый урон, нанесли глубочайшую моральную травму. Однако эти явления нельзя назвать геноцидом. Немецкие граждане Советского Союза стали жертвами перестраховки, принявшей присущую сталинскому режиму грубую форму в условиях суровой и жестокой войны. Вспомним, что депортации, наряду с немцами, в годы войны подверглись десятки народов, что использование принудительного труда в СССР приняло практически всеобщий характер. В "трудармии" отбывали повинность даже "непровинившиеся" народы, в частности казахи, узбеки, киргизы и др., не говоря о десятках миллионов политзаключенных.
После смерти Сталина, и особенно после 1955 г. отношение смягчившегося режима к советским немцам заметно улучшилось, тем не менее их реабилитация в полной мере произведена не была. Имеющиеся исследования, затрагивающие эту проблему (А.Айсфельда, Т.Иларионовой и др.)[15], а также анализ партийных документов 1950-1980-х гг. позволяют предположить, что полная реабилитация не была проведена по ряду причин, в том числе и из-за все той же, с точки зрения властей, низкой лояльности немцев к коммунистическому режиму. Быстро нараставшие с середины 1950-х гг. эмиграционные настроения с ориентацией на ФРГ (а не на ГДР), апелляция к Западу, активное вмешательство Западной Германии в ситуацию с советскими немцами, ее постоянные демарши против дискриминации немцев в СССР, выступления за соблюдение прав человека в отношении них, - все это вызывало у советского руководства, как и в начале 1930-х гг., сильнейшее раздражение. Отмеченные выше факты квалифицировались как "антисоветские проявления", что, естественно, формировало по отношению к советским немцам общую неприязнь со всеми вытекающими отсюда последствиями. Советское руководство понимало, что в случае воссоздания Немецкой автономии суверенитет Советского Союза столкнулся бы с государственным патернализмом. ФРГ наверняка попыталась бы взять на себя роль зарубежного покровителя внутрисоветской немецкой государственности. В условиях "холодной" войны и противостояния двух общественно-политических систем это выглядело как серьезная и необоснованная уступка позиций идеологическому и политическому противнику.
Таким образом, политика большевистской власти по отношению к немецкому этносу в России и СССР - это в большинстве своем политика дискриминации и репрессий. Определялась она следующими основными факторами:
общей репрессивной политикой большевистского режима, вытекавшей из его внутренней природы;
сложной адаптацией немецкого этноса к большевистской власти, его негативной реакцией на важнейшие "социалистические" преобразования, апелляцией с просьбами о защите при нарушении прав к Западу, т. е. к идеологическому и политическому противнику большевизма;
отношениями между СССР и Германией. В частности, в экстремальных условиях войны большевистская власть, помня о слабой лояльности "своих" немцев, пошла на неадекватную перестраховку, подвергнув их депортации, "трудармии", спецпоселению.
Сделанные выводы не претендуют на абсолютную правильность и законченность, возможно, в чем-то кажутся спорными. Тем более они не оправдывают режим, запятнавший себя кровью миллионов жертв. Однако, как представляется, они позволяют подняться над еще бытующими ненаучными эмоционально-субъективными представлениями о советском периоде в истории российских немцев, их взаимоотношениях с тоталитарной властью, позволяют извлечь исторические уроки и в соответствии с ними решать "немецкую" проблему в современной России, избегая ошибок прошлого.
1 Герман А. А. Немецкая автономия на Волге. 1918 - 1941. В 2 ч. Ч. 1. Автономная область, 1918-1923. Саратов, 1992. С. 15.
2 История России. В 2 т. Т. 2. М, 1995. С.136.
3 Герман А. А. Указ. соч. С. 19.
4 Там же. Ч. 2. Автономная республика, 1924-1941. Саратов, 1994. С.177-178.
5 Там же. Ч. 1. С.45-66, 93-96, 113-146.
6 Безносов А.И. К вопросу об участии немецких колонистов и меннонитов в гражданской войне па юге Украины (1917-1921 гг.) // Вопросы германской истории: немцы в Украине. Днепропетровск, 1996. С.112-125; Малиновский Л.В. История немцев в России. Барнаул, 1996. С.88-90.
7 Доклад оперативной части особого отдела Кавказского фронта о составе армии генерала Врангеля // Воен.-ист. жури. 1998. № 2. С.50-61.
8 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 1. С.85-89.
9 Там же. С.97-112.
10 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С.57.
11 Там же. С.103; Бруль В. И. Немцы в Западной Сибири. - В 2 ч. Ч. 1. Топчиха, 1995. С. 110-113.
12 Об этом можно судить, в частности, по соотношению коммунистов и комсомольцев к общей численности немецкого населения в АССР немцев Поволжья и в немецких районах, сравнив его с аналогичным показателем областей и районов, имевших, к примеру, в своей массе русское пли украинское население.
13 Герман А. А. Указ. соч. Ч. 2. С. 114-116.
14 Цит. по: Герман А. А. Указ. соч. С.332.
15 Айсфельд А. Российские немцы в послевоенных советско-германских отношениях // Отеч. история. 1996. № 3. С. 115-128; Иларионова Т. С. Желания и возможности : Проблемы выезда немцев из СССР в контексте послевоенных советско-западногерманских отношений (1955-1964) // Миграционные процессы среди российских немцев: исторический аспект: Материалы междунар. науч. конф., Анапа, 26-30 септ. 1997 г. М., 1998. С.367-384; Армборст К. Эмиграция российских немцев в ФРГ в 1970-1987 гг.: основания и причины // Там же. С.385-392; Хердт В. Внешняя и внутренняя миграция российских немцев последнего десятилетия в зеркале статистики и в оценке политиков // Там же. С.393-406.
Наказанный народ. Репрессии против российских немцев. М., 1999, с. 17-26.