Угнетение немецких граждан России
царским правительством
Проф. д-р К. Линдеман.
Симферополь (Крым), ранее Москва
Иммиграция немцев в Россию началась во времена царя Ивана Грозного и в течение XVI в. все усиливалась. Численность немецких иммигрантов в Москве сильно возросла в XVII в., во время правления царя Алексея Михайловича. Этими иммигрантами являлись тогда главным образом врачи и ремесленники, в высшей степени желанные для московского населения, т.к. они были ему очень полезны в качестве наставников по различным ремеслам, дарителей и хранителей здоровья, каковые тогда еще совершенно отсутствовали среди русских. Жители Москвы относились к этим иммигрантам чрезвычайно дружелюбно, как к дорогим полезным гостям. Между этими гостями и коренными москвичами возникали добрые, дружеские отношения. Жизнь была тогда дешевой; работы хватало всем, иммигрировавшие гости жили не лучше москвичей - и потому не имелось оснований для разжигания той зависти, которая так сильно омрачила взаимоотношения между русскими и немцами в последнее время.
Иммиграция немцев в Россию сильно возросла во времена Петра Великого, а особенно сильной она стала в период правления императрицы Екатерины II Великой, т.к. эти правители приглашали различных иностранцев (в т.ч. конкретно немцев) прибыть в Россию, чтобы содействовать здесь совершенствованию и ускорению развития всех отраслей экономики большого государства. В то время призывались прибывать в Россию не только врачи и ремесленники, но также ученые, чиновники, военные и мореплаватели, фабриканты со своими мастерами и рабочими и, наконец, крестьяне, обосновавшиеся на Юге России в многочисленных селах (колониях), чтобы отсюда инициировать и поддерживать прогресс в российском сельском хозяйстве. Итак, эти иммигранты были приглашенными гостями, а не интервентами, самовольно вторгшимися в чужую землю. Будучи работящими и знающими людьми, они (в особенности меннониты) достигли вскоре высокого уровня благосостояния, подчас даже известного богатства, построив соответственно весь свой образ жизни и организацию своих хозяйств. В этом отношении они сильно превзошли российских соседей и население городов, конкурентами которого должны были казаться.
Наилучшие дружеские отношения между немцами и русскими в России сохранялись до периода правления императора Александра III. Под воздействием императрицы Марии Федоровны (бывшей датской принцессы Дагмар) император подвергся антинемецкому влиянию. Его симпатии разделяли, разумеется, придворные круги и правительство. Внешнеполитические осложнения, а также трения, которые возникли во внутренней жизни России, послужили поводом для ухудшения взаимоотношений двух национальностей (пребывавших до этого в большой взаимной дружбе) как в обывательской жизни, так и в придворных и правительственных кругах. В предшествовавший период, во время правления императора Александра II (Николаевича), немцы играли в России очень большую роль. Немцы, балтийские бароны занимали многие посты в управлении, от высшей верхушки администрации до низших чиновничьих должностей в провинции. Немцами были лица, находившиеся ближе всех ко двору: министры, директора департаментов, генералы, командовавшие армией, и др. Членами Петербургской академии наук являлись почти исключительно немцы. В университетах работало много немецких профессоров.
Это преобладание немецких людей в администрации и академических кругах приносило российскому государству величайшую пользу. Балтийские провинции были частью России, а их жители - верными российскими подданными, точно так же, как, к примеру, русские из Орловской и Тульской губерний. Как российские подданные они, естественно, имели право служить своему государству и занимать в нем ведущие правительственные посты. Это приносило большую пользу и империи, т.к. совершенно невозможно отрицать, что немцы в то время намного превосходили русских сограждан в своем образовании и культурном развитии. С другой стороны, это ведущее положение немцев в России было вполне объяснимым, даже естественным и в историческом плане, т.к. с середины XVIII в. на российском троне находились такие императрицы-немки, как Екатерина II и Анна Иоанновна, окруженные, в частности, прибалтами и немцами из Пруссии.
В период Александра III возникло сильное противодействие этому преобладанию немцев в России. Некоторые немецко-балтийские бароны из правительства не скрывали своей антипатии, даже пренебрежения к русским и рассматривали свои посты как своего рода монополию немцев. Это вызывало ненависть и зависть русских. Тем более, что именно в это время достигли высокого уровня развития образование в российском обществе, русская литература и наука, так что русские стали осознавать свои способности к самостоятельному управлению своим государством и не желали больше работать на нижестоящих постах под руководством прибалтов. Это движение возникло уже в период правления императора Александра II, в 60-е годы XIX в. Подъем чувства собственного достоинства русских нашел свое выражение в изданном тогда произведении, которое приобрело большое значение в условиях возникшей неприязни против немцев в России. Это была книга Юрия Федоровича Самарина под названием "Окраины России". Эту книгу можно рассматривать как страстный протест против засилья прибалтов и оттеснения русских на задний план в управлении империей. Она была воспринята российским обществом (особенно в Москве) с большим удовлетворением. Такие произведения равнозначны знамени, лозунги которого притягивают и увлекают за собой массы. Книга Самарина стала таким знаменем и разожгла по всей России недовольство против ее немецких граждан. Она произвела глубокое впечатление в высших придворных кругах и приобрела большое влияние на верхушку правительства. Под давлением возникших настроений император Александр II счел целесообразным уволить некоторых высших чиновников-немцев и назначить на их посты русских, что было воспринято в московском обществе с большим удовлетворением.
К этим признакам недовольства и зависти в отношении немцев, существовавшим в России, добавились и внешнеполитические факторы, также нацеленные на снижение влияния немцев в России.
В середине XIX в. Пруссия и Австрия вели войну с Данией, завершившуюся победоносно для прусско-австрийской коалиции. При этом Дания потеряла Шлезвиг-Гольштейн (который, однако, населен немцами и не стал давно уже принадлежать к Германии лишь в силу ее внутренней раздробленности - ред.), т.е. значительную часть своей территории. - Потеря этих прекрасных провинций вызвала в Дании большое недовольство и породила в определенных кругах самую ожесточенную ненависть к немцам.
В это же время возникает ревность Англии по поводу расцвета германской промышленности и германской торговли, которые стали расцветать чрезвычайно быстро, особенно с 1871 г. (после победоносной войны против Франции).
До этой войны промышленность в Германии была слаборазвитой, а ее внешняя торговля - незначительной. После 1871 г. внешняя торговля и промышленность стали расти, были завоеваны колонии в Африке, а также в Китае и южной части Тихого океана. Германская торговля угрожала английской сильной конкуренцией.
Государственные деятели Англии уже тотчас после войны 1871 г. предвидели, что Германия очень скоро будет представлять очень сильную угрозу для мировой гегемонии Англии (особенно для ее торговли). Они искали средств, чтобы положить предел этому опасному нарастанию конкуренции. Начать войну с Германией было опасно, т.к. Германия имела тогда сильного союзника - Россию. Император Александр II был верным другом Германии, связанным с германскими княжескими домами многочисленными родственными узами и очень приверженным немецкой культуре. Поэтому нужно было омрачить эти дружеские отношения между Германией и Россией и обратить симпатии российского общества к Англии. Английская дипломатия нашла вскоре необходимые средства для достижения этой цели. - Необходимо было использовать ненависть к немцам в Дании, чтобы отделить Россию от Германии и превратить в ненависть вековую дружбу этих стран. Рычагом для этой операции должна была послужить датская принцесса Дагмар, которая, как и вся королевская семья Дании, ненавидела Германию и носилась с идеями реванша. Принцесса Дагмар должна была стать российской императрицей и тем самым перенести свою ненависть к Германии и свою дружбу с Англией, с правящей династией которой она состояла в родстве, в Россию, где литературная деятельность Самарина (подстрекательская деятельность с роковыми последствиями - ред.) уже подготовила почву для антинемецкого движения.
Поначалу этот план Англии потерпел неудачу, т.к. умер наследник российского престола, Великий князь Николай, который должен был взять в супруги принцессу Дагмар. Однако английских дипломатов это не смутило. Было решено выдать принцессу за нового наследника российского престола, Великого князя Александра, который вскоре после этого вступил на российский престол в качестве императора Александра III. Принцесса Дагмар стала российской императрицей Марией Федоровной.
Она принесла в Петербург факел жгучей ненависти к немцам и разожгла ее в душе своего ограниченного супруга и в придворном обществе, откуда та быстро распространилась в кругах правительства, военной верхушки, чиновников и во многих кругах "независимой" общественности. Некоторые органы печати также сочли уместным и выгодным настроить русский народ против Германии и немецких граждан России. Тут начинается и систематическая травля немцев-колонистов, мирный труд которых до сих пор находил признание. Первый выпад в этом направлении предпринял некто Велицын, чиновник одной петербургской канцелярии. В конце 80-х годов XIX в. он опубликовал в московском ежемесячном журнале "Русский вестник" статью против немцев-колонистов Юга России, которые, будучи крестьянами, вообще не играли в России политической роли и не имели никаких связей с балтийскими хозяевами из Петербурга. Хотя всем здравомыслящим наблюдателям было ясно, что эти немцы-колонисты играют очень полезную роль на Юге России в качестве умелых крестьян, фабрикантов, скотоводов и торговцев, г-ну Велицыну все же удалось представить их как опасных для государства людей, получавших деньги из германского Рейхсбанка, чтобы превратить весь Юг России в немецкое владение, насаждавших идеи пангерманизма в сельских школах, распространявших ненависть к России и вытеснявших русских крестьян. Г-на Велицына возмущало и то, что немцы-колонисты придерживались здесь своего родного языка и своей веры, тем самым оставались обособленными от русского народа и не хотели смешиваться с ним. Далее он выдумал, что на стенах общинных залов, якобы, висят портреты Бисмарка и Мольтке, а не портреты российских императоров. Это было попросту ложью, т.к. в залах для общинных собраний и в школах был установлен не портрет Мольтке, а портрет русского генерала Инзова, председателя Попечительного комитета, образованного российским правительством для управления немецкими колониями, однако для Велицына это было равнозначно. Точно так же у колонистов можно было увидеть портрет не Бисмарка, а князя Потемкина, который оказывал помощь немцам-колонистам при их иммиграции в Россию и относился к ним чрезвычайно дружелюбно. Ведь Велицын стремился лишь поддакнуть петербургскому правительству, выставив тем самым на первый план свои личные интересы, а вовсе не констатировать факты. Даже если бы у колонистов пользовались популярностью портреты Бисмарка и Мольтке, это в любом случае было их частным делом. Лживые обвинения немцев-колонистов Велицыным вызвали обстоятельную деловую критику со стороны предводителя дворянства Бахмутского и Мариупольского уездов Каменского, впоследствии члена Государственного совета. В своей брошюре он выявил всю фальшь статьи Велицына и энергично выступил в защиту немцев-колонистов в России. Московская цензура хотела задержать работу Каменского и запретить ее распространение; однако губернатор Екатеринославской губернии (где было очень много укоренившихся немецких колоний) заявил в официальном письме, что все изложенное в рукописи П.В. Каменского полностью соответствует действительности и может быть опубликовано.
Тем самым травля немцев-колонистов в российской печати была на некоторое время пресечена. Но в начале войны с Германией (1914 г.) эта травля началась вновь. В суворинской газете "Новое время" начали появляться статьи, которые должны были возбуждать русский народ против его немецких сограждан. Мало известный до сих пор газетный автор Селитренников (Ренников) опубликовал ряд подстрекательских статей, в которых выдвинул совершенно необоснованные, вымышленные обвинения против немцев-колонистов, упрекнул их всех в антирусских настроениях и в готовности изменить России в пользу Германии; дескать, они вредили русским помещикам и крестьянам, арендуя всю землю и тем самым сдерживая развитие и совершенствование русского крестьянского хозяйства.
Одновременно (в 1915 и 1916 гг.) в Одессе (а позже и в Киеве) в двух брошюрах и публичных докладах выступил против южнорусских немцев-колонистов член уездного суда Шелухин, выдвигая против них многочисленные обвинения и разоблачая их как агентов германского и австрийского правительств. На основе фальшивых документов, недобросовестно публиковавшихся им, Шелухин заверял, что германский Рейхсбанк в Берлине снабжает колонистов под Одессой деньгами с целью скорейшей колонизации и германизации Причерноморья. Он обвинил немецких колонистов России в том, что все их симпатии обращены к Германии, что они лелеют горячую мечту о поражении России в начавшейся войне с Германией. Он подогрел старые обвинения Велицына, согласно которым немцы-колонисты подавляли русское крестьянское хозяйство и парализовали его прогресс, что немецкие школы стремились здесь все более углубить и расширить разрыв между русскими и немцами и тем самым препятствовали слиянию двух народов. Немец Л.Г. Рейхерт, пользовавшийся в Одессе большим авторитетом, призвал клеветника Шелухина доказать правдивость своих обвинений в публичной дискуссии. Однако клеветник не пошел на это, т.к. прекрасно знал, что его так называемые документы сфальсифицированы, а прочие его обвинения надуманы. Публичное обсуждение выдвинутой клеветы, которого потребовали друзья и защитники немцев-колонистов, не состоялось, поскольку Шелухин не захотел пойти на это. Однако клеветник достиг своей цели - позже, во времена гетмана Скоропадского, он был назначен министром юстиции Украины, но оставался на этом посту лишь краткое время и теперь забыт, потеряв свое значение.
В 1917 г. появилась брошюра чиновника Бондаря о меннонитах. Она представляла собой коллекцию всех обвинений, уже выдвигавшихся ранее против немцев-колонистов: непатриотичный настрой, государственная измена, германофильство, вредное воздействие на хозяйство русских, замкнутость и т.д. В 1919 г. этот Бондарь занимал пост в министерстве у генерала Деникина в Ростове-на-Дону, где наблюдалось сильное английское влияние и английское золото всюду оказывало свое воздействие, как в 1912 и 1913 гг. в Петербурге.
Так совершенно неизвестные чиновники Велицын, Селитренников, Шелухин и Бондарь действовали в интересах чиновного мира против немецких граждан России и пытались возбудить русский народ против этих его сограждан по империи, которая (особенно на Юге России) включает большое число различных национальностей и, следовательно, должна была требовать тактичного обращения с этими многочисленными народностями в интересах государства, в интересах их мирного сотрудничества на благо империи. Однако чиновники, провоцировавшие столь близорукую травлю немцев, преследовали свои личные цели и мало задумывались об общем благе государства. Возможно, при этом работало и иностранное золото.
Искры ненависти к немцам, занесенные в Петербург принцессой Дагмар, не угасли там, а вспыхнули ярким пламенем, охватывая, исходя с высоты трона, все более широкие круги народа, который давно уже смотрел завистливыми глазами на все возрастающее благосостояние немецких поселенцев. В начале войны с Германией эта ненависть проявилась с огромной силой. Еще до ее начала в Петербурге и провинции были уволены со службы и заменены русскими мночисленные чиновники-немцы. Многим немецким членам Академии наук и профессорам вузов пришлось прекратить свою деятельность и уступить место русским педагогам. Дерптский университет был русифицирован и переименован (в Юрьевский, по русскому названию города) еще императором Александром III. Тогда же в Прибалтике началось и преследование многих пасторов. Они неоднократно подвергались репрессиям за так называемые "религиозные преступления".[i] Многие были сосланы, другие брошены в тюрьмы или лишены своего поста.
Крупные потери в начале войны; неудачи в борьбе с Германией и непрерывные поражения, которые терпела русская армия; оккупация Польши, Курляндии и западных губерний России усилили ненависть русских к немцам в высшей степени. Немецких сограждан обвиняли в шпионаже и измене России. По приказу Верховного главнокомандующего, Великого князя Николая Николаевича были высланы в восточную часть России немцы-колонисты из села Гиршенгоф под Ригой (85 хозяев со своими семьями), причем некоторым из них удалось обосноваться в Москве. По приказу того же Великого князя из Волыни, а также из Киевской и Подольской губерний были выселены все немецкие колонисты. В целом тогда из этих областей было выслано во внутреннюю и восточную часть России более 120000 немцев. Это выселение проводилось с большой жестокостью; люди были вынуждены в краткий срок покинуть свою родину, свой дом и землю, им разрешалось взять с собой лишь малую долю своего имущества. Многие люди, особенно дети и старики, не вынеся тягот выселения, умерли в пути.
2 февраля и 13 декабря 1915 г. император Николай издал указы, получившие название "ликвидационных законов" и разработанные министрами Н. Маклаковым и А. Хвостовым. Эти законы должны были отнять у немцев-колонистов принадлежащую им землю и тем самым уничтожить немецкое сельское хозяйство. Отнятой у них землей должны были наделяться солдаты русской армии. Колонистам хотели выдать за экспроприированную землю особые именные обязательства, погашение которых предусматривалось лишь по истечении 25 лет, причем право на получение выплат по этим обязательствам предоставлялось лишь экспроприированному хозяину или его прямым потомкам. Эти обязательства нельзя было также закладывать в банках или передавать другому лицу. Этим законом были превращены в нищих и изгнаны со своей родной земли сотни тысяч немецких граждан России. В течение 1916 г. эти "ликвидационные законы" были еще более ужесточены. Особой комиссии, получившей название "Комитет по борьбе с немецким засильем", было поручено разработать дальнейшие дополнения к законам.
4 августа (по старому стилю) 1914 г. (в начале войны) император Николай II принял в Москве представителей города, высокопоставленных чиновников, дворянство и купечество древней царской столицы и обратился к этому собранию с речью, в которой сказал, в частности, следующее: "Мы были вынуждены начать войну с исконным врагом России, т.е. с Германией". Эта речь была тотчас напечатана на тысячах листовок и распространена по всей России. Весь русский народ узнал из уст своего царя большую ложь: Германия - исконный враг России!
Ясно, что народ строил свое отношение к немецким гражданам России в соответствии с этими подстрекательскими словами. Произнося эту постыдную мысль, император Николай должен был знать, что говорит ложь, ведь он точно знал, что до времен императора Александра III все его предки в течение двух веков находились в теснейшем родстве с германскими княжескими домами и что и он сам имел супругой немецкую принцессу. На протяжении этих двух столетий все отрасли русской жизни находились в тесных дружеских отношениях с Германией: русская наука и ее представители, русская промышленность и торговля, русское искусство и литература были тесно связаны с немецкой духовной жизнью. Мы можем рассматривать их всех как дочерей немецкой науки, промышленности и торговли. Как же мог царь говорить об исконной вражде между Россией и Германией! Взаимоотношения двух империй нельзя охарактеризовать иначе, как словами "исконная дружба". Однако с высоты императорского трона русскому народу была подброшена постыдная ложь. Председатель Совета министров А.Ф. Трепов повторил эти слова императора в правительственном заявлении, которое он зачитал 19 ноября 1916 г. на заседании Государственной думы, сказав:
"Лишь теперь мы осознали с большой ясностью, под каким тяжелым воздействием и нажимом со стороны Германии находились все стороны русской жизни. Русская промышленность, школа, наука и искусство - все находилось в руках немецких пришельцев. Теперь перед Россией стоит насущнейшая задача - освободиться от этой немецкой опеки и вступить на путь самостоятельности".
Во всем собрании Государственной думы не нашелся ни единый депутат, который бы выступил против этой лжи. Дума была согласна с этой ложью. Изменений в этом отношении не принесла и революция. В первый день после Февральской революции (1917 г.) бывший вождь кадетской партии, депутат П.Н. Милюков держал речь перед "первым революционным полком", появившимся в Государственной думе.
В своей речи он сказал, в частности:
"Нам теперь предстоит борьба с внутренними немцами".
Милюков полностью представил при этом позицию Трепова, с тем отягощающим отличием, что изрек этот боевой клич перед вооруженной массой неграмотных солдат, тем самым косвенно поощрив их проявить действием ненависть к немцам. Солдаты должны были вспомнить при этом антинемецкий погром в Москве, развязанный 27 мая 1915 г. и организованный генерал-губернатором князем Юсуповым-Сумароковым-Эльстоном. Это подстрекательство солдатских масс против "внутренних" (т.е. российских) немцев со стороны Милюкова было преступлением против человечности, непростительным для либерального партийного вождя, который кичился тем, что служит прогрессу народного просвещения и свободе. Этот выпад Милюкова не должен быть забыт историей российской культуры.
Антинемецкий погром, прошедший в Москве 27 мая 1915 г., явился демонстрацией со стороны российского придворного общества и чиновничества и был предписан и организован князем Юсуповым, тогдашним генерал-губернатором Москвы, одним из богатейших аристократов и родственником царской семьи. Он взялся на деле проиллюстрировать слова императора о наследственном враге. В указанный день по главным улицам Москвы двинулась толпа дикой черни, которую вели люди, имевшие список немецких торговых домов и некоторых немецких частных квартир, управлявшие толпой и велевшие ей разрушать эти дома. Тогда было разрушено и разграблено 759 немецких торговых обществ и квартир, что нанесло ущерб в 29 миллионов золотых рублей. При этом были ранены 40 и убиты трое немцев, а именно: владелица фабрики Энгельс, фабричный директор Карлсен и инженер Энцен. Двигаясь по центральным улицам, толпа черни достигла виноторговли Бауэра и здесь как следует напилась. После этого она больше не желала слушаться своих вожаков. Чернь дала волю своей страсти к разрушению. Были разорены не только немецкие, но и другие дома, ненавистные черни своим богатством. По этому случаю было разрушено более 300 русских, французских и английских торговых домов. Этого администрация, во всяком случае, не хотела; было тотчас созвано собрание Городской думы (магистрата), на котором появился и князь Юсупов-Сумароков-Эльстон. Этот высокопоставленный господин был настолько озадачен и взволнован, что сказал в замешательстве больше, чем хотел сказать. Показательна следующая фраза: "Я хотел только приоткрыть маленькое окошечко, а тут смотри, что произошло". - Эти слова со всей ясностью указывали на зачинщика и организатора этой постыдной акции. На собрании присутствовал и командующий Московским военным округом, который тотчас стал упрекать князя Юсупова и пообещал Городской думе немедленно вывести на улицы Москвы военные патрули и воспрепятствовать продолжению грабежей. На следующий день в витринах многих торговых заведений были выставлены большие плакаты с надписью: "Разрушено по недосмотру", что указывало, что разорение имело установленный план, которого чернь, однако, твердо придерживаться не стала. Эти плакаты принесли полиции много неприятностей и были тотчас настрого запрещены. Но самое отвратительное состоит в том, что этот постыдный погром был организован и осуществлен с ведома правительства и императора.
Уже в январе 1915 г. в Москве образовалось общество, назвавшее себя "За Россию", председателем которого был адвокат В.Ф. Лашков, принадлежавший к крайне правой партии. Это общество издавало одноименную газету. На страницах этой газеты немцы России осыпались клеветой, а общество и народ подстрекались против немецких сограждан. Незадолго до погрома и разрушения немецких заведений и квартир в Москве в номерах этой газеты был представлен список немецких домов с указанием точных адресов. Этот список задал загадку многим людям, т.к. совершенно невозможно было объяснить, что же послужило поводом для этой публикации. 27 мая был дан ответ на эти вопросы. Это были немецкие торговые дома, фабрики и частные квартиры, подлежавшие разрушению 27 мая! Вожаки своры, которая с криками и песнями заполнила улицы Москвы и производила грабежи, держали эти списки в своих руках и действовали соответственно. Назначенное для видимости расследование погрома было вскоре прекращено.
Военное командование тоже не хотело отставать от гражданских служб и потому решило также принять участие в развязанной травле немцев. Летом 1915 г. в Москве, в наиболее посещаемых местах, например, на почте, вокзалах, у театральных касс, были вывешены объявления военной администрации следующего содержания: "Немцы в России занимаются шпионажем в интересах немецкой армии и поддерживают активные контакты с последней и с германским правительством. Поэтому публика призвана зорко наблюдать за живущими в Москве немцами, следить за их предательской деятельностью и в случае, если будет замечено подозрительное поведение немцев, немедленно сообщать об этом".
Такими воззваниями ведомство ставило большое число российских граждан немецкой национальности под надзор не только полиции, но и каждого русского любого общественного положения. Это было побуждение ко взаимному недоверию, которое чрезвычайно омрачило совместную жизнь двух национальностей и подчас делало ее совершенно невыносимой. Однако, несмотря на этот призыв, бюро не получило сообщений о раскрытии шпионажа, измены или подозрительных действий немецких граждан в Москве! Немцы вели себя там вполне лояльно и никто из них не дал повода чиновникам возбудить против него судебное или административное дело. О том, что такое натравливание сограждан друг на друга строжайше запрещалось уголовным правом, военная администрация совершенно забыла. Похоже было скорее, что она сознавала свою безнаказанность, т.к. позволяла себе подобные действия, видимо, по поручению высших инстанций.
Военные также чувствовали себя призванными заниматься "народным просвещением".
Генерал-майор Ник. Дмит. Поливанов опубликовал в 1916 г. брошюру "Немецкое засилье". В этом небольшом пасквиле на российских немцев он, в частности, говорит следующее: "Сегодняшний немец, находится ли он восточнее или западнее нашей границы, всюду является моральным выродком, дегенератом, физическим лицом без морального содержания, без чести, без благородных побуждений, без сердца".
Ниже генерал Поливанов обвиняет немцев в том, что они являются причиной всех бедствий, надвинувшихся на Россию: дороговизны, революционного движения, возникновения отдельных сект ("штунд"). Далее он утверждает, что немцы построили свои дома и фабрики таким образом, чтобы они могли быть быстро превращены в крепости и форты и служить базами для германской армии.
В брошюре "Правда о немцах" тот же автор дает следующие советы:
"Не только все германские немцы, не и все российские немцы, предки которых въехали из Германии, должны быть тотчас, без промедления и колебаний, выселены из России, т.е. изгнаны. Это необходимо с позиций сохранения государства и должно совершиться в интересах нашего отечества и наших героических воинов, бесстрашно жертвующих свои жизни за веру, царя и отечество…" "Великий русский народ умеет защищать эти ценности; он не нуждается в немецких мастерах и опекунах. Все они должны быть изгнаны, безо всякой скидки на возраст, пол, кажущуюся полезность или долговременную жизнь в России."
Эти две брошюры генерала Поливанова понравились Верховному главнокомандующему, Великому князю Николаю Николаевичу, и по приказу его штаба они были в большом количестве (8 изданий!) посланы на фронт и распределены среди солдат. (Я позаимствовал обе брошюры у одного немца-колониста, получившего их от своего русского товарища, вместе с которым он был готов пожертвовать своей жизнью во фронтовых окопах ради защиты России!)
И совершенно особо здесь необходимо упомянуть о следующем примечании, ясно и четко напечатанном на титульном листе брошюры: "Ученый комитет министерства народного просвещения разрешает поместить эту брошюру в школьных библиотеках высших народных училищ и сельских школ и считает ее очень полезной для народных читален и библиотек".
Так правительство натравливало народ на его немецких сограждан, и даже министерство народного просвещения участвовало в этом и не стыдилось активно выступать в этой подстрекательской деятельности.
250000 немцев-мужчин защищали на фронте честь и независимость России, а правительство России очерняло и обвиняло этих людей за их спиной, возбуждало против них подозрения русских товарищей, плечом к плечу с которыми они отдавали свои жизни ради блага общего отечества! Постыдное деяние, которому нет прощения и которое при этом было столь очевидным и невероятным, что инспирированная им клевета не возымела никакого действия и никак не могла омрачить доверия между русскими и немцами в армии.
Эти клеветники вскоре приобрели последователей и среди других профессий, так, например, депутат Государственной думы, профессор медицины и ректор Одесского университета Левашов тоже возвысил свой голос, чтобы оклеветать немцев, в особенности колонистов Юга России. 1 ноября 1916 г. он произнес в Государственной думе речь, выслушанную безо всяких возражений, где выдвинул следующие обвинения против немцев:
"Хотя немцы России считаются русскими подданными, они, тем не менее, являются одновременно подданными Германской империи. Немцы в России доносят нашим врагам о нашей военной мощи и о наших боевых вооружениях и планах; они разрушают мосты и дороги, взрывают наши запасы взрывчатых веществ вместе с их складами, организуют народные восстания, предательски, за спиной армии, нападают на отдельных воинов и раненых".
В этой речи он не смог привести в подтверждение своих обвинений ни одного факта - таковых он не знал. Но это не помешало ему столь низменно оклеветать большую группу российских подданных, а председатель Государственной думы не счел своим долгом прервать оратора, чтобы поставить ему на вид недозволенную акцию против этих сограждан. Не только профессор Левашов не смог привести ни единого факта для подкрепления своей клеветы, за весь период войны ни один правительственный орган также не сумел вскрыть и обнародовать ни единого факта подобного рода. То, что профессору, т.е. распространителю научных знаний, дозволялось распространять такую ложь, а Дума не возразила ему, доказывает только, как низко пало тогдашнее российское общество в моральном отношении. Дума должна была знать, что офицеры, находившиеся рядом с солдатами-немцами, внимательно наблюдали за ними, хорошо знали их и были о них очень хорошего мнения. Очень многие немецкие солдаты русской армии были произведены в унтер-офицеры и фельдфебели, очень многие солдаты-немцы были награждены медалями и орденами; я знаю нескольких солдат-немцев, получивших в награду за свои подвиги на войне по 3 и 4 Георгиевских креста. Многим немецким солдатам русской армии поручались ответственные дела, даже в ближайшем окружении императора. Я знаю таких, которые много лет служили матросами на императорских яхтах "Штандарт" и "Полярная звезда". "Изменника" там бы выявили очень быстро.
В 1918 г. профессор Левашов был расстрелян в Одессе повстанцами, так его настигла карающая рука судьбы!
Ненависть к немцам, которая была санкционирована императором Николаем 4 августа 1914 г. в Москве его словами о "нашем исконном немецком враге", вызвала многочисленные проявления, явившиеся последствием этим царских слов.
Ранее ни губернаторы из провинции, ни различные общества и организации не рисковали открыто выражать свою ненависть к немцам. Но теперь люди узнали, как император думал о немцах, и стало внезапно считаться выгодным для карьеры и патриотичным, если вполне открыто выражать свою вражду к немцам. Так, Томский губернатор (Сибирь) в 1916 г. поспешил направить министерству внутренних дел доклад о немцах-колонистах в губернии, в котором он говорит:
"Как всюду, так и здесь немцы живут в большом достатке; однако совершенно не общаются с русским населением". Отсюда должен был следовать вывод, что немцы там враждебно относятся к русским и не желают иметь с ними никаких дел. Земское собрание Новгородского уезда потребовало, чтобы ликвидационные законы от 2 февраля 1915 г. были применены и в Новгородском уезде. Новгородский губернатор выступает за это в своем прошении министерству и говорит при этом следующее:
"Хотя ничего особенного в поведении колонистов не отмечено и они пытаются быть еще более корректными, чем раньше, я все же считаю уместным поддержать решение земства". Итак, другими словами: хотя против немцев-колонистов нельзя выдвинуть никаких обвинений, все же желательно отнять у них землю и изгнать их. Такого бы раньше, когда еще не были произнесены слова императора об исконном враге, никто сказать не посмел.
Городские думы Ярославля и Ростова (той же губернии) решили, что нужно конфисковать землю и дома всех немцев России, запретить им свободу передвижения по империи и отнять право поступления на государственную службу. При этом господа отцы городов совершенно забыли, что наши немцы являются точно такими же российскими гражданами, как они сами, и в качестве российских подданных и рожденных в России людей служили российскому отечеству своим усердным трудом по большей части гораздо лучше и были намного полезней, чем сами отцы городов в Ярославле и особенно в Ростове. - Такие правовые ограничения, задуманные этими милыми и умными людьми для немецких подданных России, могли быть введены только в виде наказания за серьезные преступления, которых немецкие граждане, однако, не совершали. К числу постыдных бесчеловечных документов, придуманных и сочиненных карьеристами, чиновниками, желающими извлечь личную выгоду из усиливающихся инстинктов национальной ненависти между согражданами, принадлежат еще следующие:
Земство в Александровске (Екатеринославская губерния) постановило в 1916 г. немедленно потребовать применения ликвидационных законов от 2 февраля и 13 декабря во всем регионе, чтобы положить конец распространению немецкого сельского хозяйства в России. Земство рассматривает это распространение, как "мирное завоевание" российского юга немцами, что, естественно, считается чрезвычайной угрозой для России.
Высокий достаток немецких (особенно меннонитских) колоний в Екатеринославской губернии возбуждал зависть русских чиновников и крестьян, и эта зависть служила причиной таких решений, представляющих собой грубый выпад против правового чувства, совести и государственной необходимости. - Схожее решение приняли съезды правых политических партий, прошедшие в 1915 г. В декабре 1915 г. в Нижнем Новгороде состоялся такой съезд, постановивший, в частности, следующее.
"Необходимо немедленно экспроприировать все земли, находящиеся в немецких руках, как собственные, так и арендные земли немцев, невзирая на их российское подданство". При этом было еще выдвинуто требование о признании протестантизма язычеством. Из этого (особенно последнего) решения можно увидеть, на каком высоком уровне находились образование и духовное развитие участников съезда.
В Петербурге в ноябре 1915 г. также заседал съезд представителей правых реакционных политических партий под председательством Щегловитова, бывшего премьер-министра и министра юстиции, председателя Государственного совета. Этот съезд тоже потребовал, чтобы ликвидационный закон от 2 февраля стал немедленно применяться по всей России, чтобы земля немцев и меннонитов была повсюду и незамедлительно экспроприирована и "чтобы все российские подданные, носящие немецкие фамилии, могли быть поставлены под надзор полиции".
Милые реакционеры не подсчитали тогда, какая масса полицейских агентов понадобилась бы, чтобы справиться с этой задачей, - они забыли о самых высокопоставленных господах вокруг царского трона, носивших немецкие фамилии и бывших не менее верными императору и реакционными, чем участники съезда, которые приняли это мудрое решение! Надлежало поставить под надзор полиции несколько миллионов российских граждан! Но у бедного российского государства вообще не было возможности осилить этот сизифов труд, не говоря уже о том, чтобы оплатить его! И столь умные решения были приняты в Петербурге съездом, которым руководил бывший министр юстиции и действующий председатель высшей законотворческой палаты империи!
15 января 1916 г. в Совете министров обсуждалось аналогичное ходатайство Курского, Смоленского, Псковского и др. губернских земств с требованием применять ликвидационные законы от 2 февраля и 13 декабря 1915 г. по всей России, чтобы принадлежащая немцам земля была экспроприирована всюду. При этом следует упомянуть, что в этих губерниях вообще нет немецких колоний и там жили лишь немногие землевладельцы немецкого происхождения, так что эти ходатайства, очевидно, имели целью только поддержать антинемецкое правительство, угодить ему и заслужить благоволение министра А.Н. Хвостова, автора закона от 13 декабря 1915 г. Комитет "по борьбе с немецким засильем" [ii]), учрежденный в 1916 г. императором (без согласия Государственной думы), работал под председательством Ильяшенко, тогдашнего товарища министра юстиции. Карьерист чистейшей воды! Этот комитет изучил ходатайства земств и нашел их несвоевременными, "поскольку финансовое положение империи в настоящее время не позволяет одновременно передать немецкие земли Крестьянскому банку. Одновременная ликвидация всей немецкой земельной собственности в империи вызвала бы глубокое потрясение всей экономической ситуации". Итак, господа "борцы с немецким засильем" сами сочли экспроприацию всей земельной собственности немецких граждан России неосуществимой; но не потому, что она явилась бы вопиющим нарушением всего законодательства и попранием всех царских обещаний, а лишь из-за того, что "финансовое и экономическое" положение империи не допускали тогда такого всеобщего осуществления запланированного и желанного ограбления! Право и закон были забыты и отодвинуты. Так действовали министр юстиции и его пособники!
Духовенство также не желало бездеятельно наблюдать, как высокопоставленные военные, чиновники и земские деятели начали энергичные действия против российских немцев. И оно заслужило "лавры" на этом поприще.[iii]
В 1917 г. в Москве заседал Всероссийский духовный (православный) синод, направивший пастырское послание армии и флоту. Это послание упоминает о малодушии и возникшей анархии в армии и флоте и утверждает следующее: "Немецкие шпионы и наймиты отравили дух солдат и вырвали их сердце". Тем самым немцы России были объявлены главными виновниками в развале русской армии. Более бесстыдной и наглой лжи нельзя было, конечно, и придумать. Русское духовенство побило тем самым все рекорды.
Однако все эти бесчеловечные распоряжения и решения, противоречившие всякому закону и праву, все еще казались недостаточны некоторым подстрекателям. Командующий Кавказским военным округом генерал Вольский издал 18 июня 1916 г. приказ, согласно которому немецким колонистам и землевладельцам, земельная собственность которых была экспроприирована, ни в коем случае не разрешалось оставаться в своих домах и надлежало селиться в других поселениях на территории военного округа. Этот приказ заходил, следовательно, еще гораздо дальше ликвидационного закона и был нацелен на полное истребление изгнанных колонистов и землевладельцев. К счастью, этот жестокий приказ был отменен центральным правительством еще до своего вступления в силу. Крестьянскому банку было разрешено оставлять прежних владельцев арендаторами имений, перешедших ему, но лишь в течение года.
Екатеринославский губернатор Колобов издал 28 февраля 1915 г. распоряжение, согласно которому настрого запрещалось любое собрание взрослых немецких мужчин с более чем двумя участниками, даже если они были российскими подданными. Такие собрания не должны были допускаться как вне домов, "так и в собственных жилищах". Несоблюдение этого распоряжения должно было караться трехмесячным заключением или штрафом в 3000 рублей. Видимо, столь низкие и одновременно глупые распоряжения издавались нечасто, ведь в большинстве семей немцев-колонистов имеется по 3-5 мужчин, принадлежащих к семье, а потому, естественно, постоянно проживающих вместе и, следовательно, нарушавших данное распоряжение.
Борьба с немецким языком.
Невообразимой суровостью отличались предписания против использования немецкого языка. Колонистам было запрещено не только преподавание на родном языке, не должны были больше выходить и их немецкие газеты. Немецкое слово - на территориях, где использовался только этот язык, - клеймилось как преступление. Командующий Одесским военным округом генерал Эбелов запретил в ноябре 1914 г. проповеди на немецком языке в лютеранских церквях и молельных домах Юга России и любое скопление немецких людей на улицах. Глава Мелитопольского уезда (где имеются многочисленные немецкие колонии) велел указать немецким колониям, что этим распоряжением не запрещаются посещения богослужений, а также предписанные законом общинные собрания и заседания сельского суда. Однако проводить все остальные собрания (напр., священнослужителей и церковных советов и др., как и религиозные собрания вне церквей) было запрещено. Запрещение скопления людей на улицах было для немцев-колонистов особенно тягостно, т.к. препятствовало их возможному участию в похоронах родных и друзей. Каждому, кто знаком с общественной жизнью немецких колоний Юга России, известно, что на семейные события - похороны, свадьбы и др. - там собирается все село и прибывают также многие друзья из других колоний. Теперь этот прекрасный обычай, который всегда так ясно свидетельствовал о тесных дружеских узах, связывающих здесь немцев, был внезапно запрещен, причем по основаниям, совершенно непостижимым для совести и ума немцев!
Запрещение проповедей в церквях на немецком языке побудило некоторых (немногих) пасторов произносить их по-русски. Так, например, в колонии Цюрихталь (Крым) пастор Холодецкий (1914-1915 гг.) проповедовал на русском языке, что имело большой успех, т.к. на эти богослужения и проповеди зачастую собирались не только члены лютеранской общины, но и очень многие русские (мужчины и женщины) из соседних сел. Даже русские чиновники радовались, что получили возможность присутствовать на прекрасной проповеди, где они находили назидание и утешение.
В большинстве немецких колоний приведенный запрет строго соблюдался; похороны поручались русским; чтение проповедей по воскресеньям учителем в школе чаще всего упразднялось из-за отсутствия книг с проповедями на русском языке. Общественная жизнь замерла; в немецких селах воцарилась мертвая тишина.
Московское общество "За Россию", о котором я уже упоминал выше, потребовало "запрещения публичных проповедей пасторов". Похоже, это общество считало опасными для государства лишь лютеранские проповеди и не имело понятия о том, что в России есть и такие колонии, которые не являются лютеранскими (католики, меннониты, баптисты, сепаратисты); или из дословного текста выдвинутых требований должно было следовать, что общество "За Россию" считало угрозой для российского государства не все немецкое вообще, а лишь лютеранскую конфессию как таковую? Наместник в Ростове-на-Дону, генерал Комиссаров зашел так далеко, что направлял на каждое богослужение в тамошней лютеранской церкви полицейского чиновника, который должен был следить за тем, действительно ли пастор соблюдает распоряжения о чтении проповедей! Положения о запрете языка зачастую тяжело ущемляли и отдельных лиц. Немецкий язык преследовался не только на улицах и публичных собраниях, но нередко вплоть до частных домов. В бесчисленных случаях за использование немецкого слова выносились тяжелейшие наказания - даже высылка в Сибирь, арест и тюремное заключение. Вот два примера:
Владелец знаменитого имения Аскания Нова в Таврической губернии, бар. В. Фальц-Фейн еще в августе 1917 г. пережил следующее: на московском вокзале он завел разговор на немецком языке с немцем-военнопленным, который не понимал по-русски. Один депутат Государственной думы потребовал, чтобы г-н Фальц-Фейн был арестован жандармерией. Был составлен протокол, и "преступнику" пригрозили судебным разбирательством. Жену пастора Шлейнинга за то, что она в закрытом помещении у отворенного окна говорила по-немецки со своими детьми в возрасте 1 и 2 лет, конный жандарм погнал с обоими малолетними детьми в полицейский участок, приговорив ее к двум неделям ареста или к денежному штрафу в 100 руб.
Ненависть к немцам в демократической (кадетской) партии.
Ненависть к немцам проповедовали не только крайне правые, но прежде всех прочих - и демократы (кадеты). В августе 1917 г. в Москве (в Большом театре) заседало совещание многочисленных депутатов всех 4-х Государственных дум и Государственного совета, обсуждавшее тогдашнее политическое положение России. 10 августа 1917 г. присутствующие кадеты и их сторонники собрались на отдельное заседание (в здании университета), чтобы обсудить свою тактику на этом совещании. Здесь был выработан проект резолюции, который был представлен совещанию для обсуждения и содержал, в частности, следующее положение: "Социалистические партии шаг за шагом реализуют планы врага" (т.е. Германии) "и сгущают ядовитую атмосферу предательства, жертвой которой стал царский режим. В ней жили и процветают разрушительные инстинкты и контрреволюционные заговоры".
В этой туманно-неясной фразе звучит та же мысль, которую Милюков высказал 28 февраля 1917 г., когда он призывал массы к борьбе с "внутренними немцами".
Обвинения против немецких сограждан, выдвинутые Милюковым, раздавались и в последующие годы, когда на Юге России правил диктатор, генерал Деникин, правительство которого состояло из членов кадетской партии и целиком находилось на английском содержании.
Поскольку кадетская печать получала денежные дотации из Англии, ей вновь и вновь приходилось подстрекать против немцев. Вот лишь один из многих примеров:
В ноябре 1919 г. в Ростове-на-Дону выходила газета с названием "Призыв". Под названием виднелась фраза, напечатанная жирным шрифтом: "За каждым изменником в тылу армии стоит немец". Эта кадетская газета расклеивалась на стенах по улицам Ростова и Таганрога и бесплатно раздавалась прохожим. (Рассказывали, что эту кадетскую газету поддерживал английский капитал.) Все это совершала "либеральная" кадетская партия даже в то время, когда настроение населения в России уже изменилось в пользу Германии.
Преследование немецких священников.
О преследовании пасторов в России можно написать целые книги - вот лишь пара примеров:
В июле 1915 г. в газете "Вечернее время" появилась заметка из Петергофа, сообщавшая, что местный пастор фон Бодунген, "германофил", распорядился убрать из школьного зала портрет царя. Это была ложь. Однако же она имела последствия - пастор был тотчас сослан в Сибирь. Он прослужил в Петергофе 16 лет. Пользовался уважением своей церковной общины и был почитаем также тамошней русской общественностью за свою деятельность в различных русских благотворительных заведениях. Но все это не удержало правительство от того, чтобы без суда сослать всеми уважаемого пастора в Сибирь. Два года пришлось пастору Бодунгену перебиваться в Сибири, давая каждодневные уроки. Лишь после Февральской революции (1917 г.) ему было разрешено приехать в Ярославль, а позднее - в Москву. Только в 1919 г. он смог возвратиться на место своей многолетней деятельности.
Этот случай в высшей степени характерен для того времени. Анонимная газетная заметка была сочтена правительством достаточной, чтобы подвергнуть репрессиям достопочтенного и популярного немецкого пастора и строго наказать его без суда и следствия. Ведь его вина была ясна - он являлся немцем!
Уже вскоре после начала войны, в 1914 г., пастора Шлейнинга на основе подстрекательской статьи в националистической печати - без суда и следствия - выслали из Тифлиса и отправили в Тобольск. Вина пастора состояла в том, что он являлся издателем тамошней немецкой газеты ("Kaukasische Post") и одновременно председателем различных немецких обществ в Тифлисе и пользовался очень большим влиянием среди местной немецкой общественности. Эта общественность решила, в знак своей благодарности, продолжать выплачивать сосланному пастору его полное жалованье. Однако этого не допустил министр Хвостов. Министерским распоряжением общине была запрещена всякая помощь пастору Шлейнингу. Пастор был снят со своих постов вопреки действующим законам, в обход своего церковного руководства, на основе "Высочайшего повеления", которого добился Хвостов. Правительство выделило ему месячную сумму в 7 руб. 50 коп., за счет которой он должен был содержать себя и свою семью. При этом ему запретили давать уроки и повышать свои доходы по месту ссылки. Это было косвенное осуждение на голодную смерть - проявление беспрецедентного человеконенавистничества. Однако же и в далеком Тобольске нашлись люди, по-дружески принявшие ссыльного пастора; с разных сторон, зачастую неведомыми путями, ему поступали средства, которые спасли его и близких от голодной смерти. Лишь в мае 1917 г. он смог прибыть в Москву, а позднее в Саратов.
В марте 1915 г. был выслан из Вейсенштейна (Эстляндия) в Москву пробст Раль. Его вина состояла в том, что он, якобы, упустил проведение богослужения по случаю царского праздника. Пастор Раль рассказал в Москве, что дело обстояло иначе, а именно богослужение не состоялось тогда лишь потому, что в церковь не пришел ни один человек. Ему казалось неуместным проводить богослужение перед совсем пустыми скамьями. Но правительственные чиновники были иного мнения и сочли пробста виновным. По аналогичным обвинениям были высланы вглубь Сибири десятки пасторов из прибалтийских губерний. Недостаток места не позволяет нам привести дальнейшие примеры.
Однако особенно печально то, что преследования совершенно безвинных пасторов предпринимались не только царским правительством, но и были продолжены после переворота 1917 г., во времена "либеральной" власти кадетов на Юге России, и еще имели там место даже в 1919 г.
Так, летом 1919 г. пожилой пробст фон Тёрне был арестован в Ростове-на-Дону и брошен в тюрьму, где ему пришлось томиться несколько недель (сначала в Ростове, позже в Таганроге). Прокурор, который должен был расследовать дело, заявил, что не может найти фактов, которые бы давали основание для судебного преследования пробста фон Тёрне, и потому потребовал освободить пробста из тюрьмы. Однако английский офицер, являвшийся членом следственной комиссии, потребовал и настоял, чтобы пробст фон Тёрне оставался в заключении, т.к. он мог бы, якобы, оказать опасное для государства воздействие на общественность Ростова-на-Дону. Кадетское правительство послушалось английского офицера, который, со своей стороны, конечно, не посмел бы выступить таким образом против права и закона на своей родине (в Англии)! Он, очевидно, спутал Россию с Индией или Ирландией! Пробста фон Тёрне держали в заключении месяц, хотя прокуратура потребовала его освобождения. В конечном счете его все же освободили, но у него отняли паспорт, и ему пришлось долго ждать, пока его удалось получить назад. Осенью 1919 г. я навестил его в Ростове и узнал всю его жизненную историю.
Аналогичным образом преследовались царским правительством и меннонитские проповедники. Некоторые из них были арестованы в 1915 г. в молочанских колониях (Бердянский уезд). Одному моему приятелю, проповеднику Г.Д. Брауну из Гальбштадта, посчастливилось попасть в Москву, где его снабдили рекомендательными письмами в Петербург, нескольким господам из правительства. Благородный князь Влад. Мих. Волконский, тогдашний товарищ министра внутренних дел и бывший вице-председатель Государственной думы, дружелюбно принял и выслушал его, посоветовав моему приятелю Генр. Брауну оставаться в Петербурге, где он мог защитить его, пока дела примут более спокойный оборот. Одновременно князь потребовал от командующего Одесским военным округом генерала Эбелова точных сведений о том, какое же преступление совершил проповедник Г. Браун. Ответа примечательным образом не последовало, поскольку преступления не имели места. Далее проповедник Г. Браун беспрепятственно прожил в Петербурге до 1917 г. и затем вернулся в свой родной Гальбштадт.
Ряду католических священников, выходцев из колонистских кругов, также пришлось отправиться в ссылку. Упомянем здесь лишь уважаемого всеми в Тифлисе Петера Нейгума, сосланного в северные губернии, пока ему не удалось вновь получить назначение в Саратове.
Преследования отдельных колонистов.
Высокопоставленные царские чиновники направляли своей гнев не только против видных и влиятельных лиц, но и на совершенно незначительных маленьких людей, лишь затем, чтобы дать выражение ненависти к немцам и травле немцев. Дабы привести лишь несколько таких примеров, сообщу следующее. В одной немецкой колонии Таврической губернии жила 89-летняя старушка, г-жа Мут, германская немка, внуки которой были, однако, российскими подданными. Эта старая, совершенно незначительная женщина была выслана, хотя страдала болезнью сердца. Даже губернатор проявил сочувствие к ней и передал дело медицинской комиссии, готовый прекратить преследование старушки, если эта комиссия обоснует такой шаг. Однако врачи (евреи) не проявили сострадания и объявили старую женщину вполне здоровой. Ей пришлось отправиться со своей родины в Гоффентале (Мелитопольский уезд) на Урал, где она вскоре умерла (27 мая 1917 г., в возрасте 92 лет). Эта старая женщина наверняка не нанесла бы ущерба российскому государству на своей родине. Один русский проповедник из Орска, места ссылки и других немцев, занялся этой бедной старой женщиной и объяснил в одной из проповедей членам своей общины, что сосланные в Орск немцы являются не германскими немцами, т.е. нынешними врагами России, а согражданами, старыми слабыми людьми, к которым нужно отнестись по-дружески. Это выступление не осталось без последствий. Русские люди из этого далекого города обратили внимание на бедственное положение безвинно сосланных и начали заботиться о них. Эти простые люди поняли, что 89-летняя крестьянка не была в состоянии вести за собой германскую армию при ее наступлении на Россию и доставить ей полезные шпионские сведения.
В колонии Нейгоффнунг (Бердянский уезд) в 1915 г. в доме колониста Шолля на стене была обнаружена доска со следующей немецкой надписью:
"Мы вьем здесь гнезда,
Но все же являемся чуждыми гостями;
Мало кто желает подумать о том,
Где нам следует проживать вечно".
Это, очевидно, религиозное изречение из числа тех, что обычно украшают стены в домах немцев-колонистов. Эта доска должна напоминать людям, что они гости здесь на земле и должны больше думать о своей будущей жизни. - Однако полиция не могла этого понять и обвинила колониста Шолля в презрении к России и восхвалении Германии, присудив ему штраф в 1000 рублей. Одновременно у него отняли и лошадь. - Позже губернатор захотел приукрасить это дело, и кол. Шолля обвинили задним числом еще в том, что тот поставлял армии плохое сено, за что его сослали в Иркутск.
За несколько дней до Февральской революции 1917 г. в той же колонии Нейгоффнунг стало известно, что 25 хозяев должны сослать в Сибирь, т.к. они, якобы, позволили себе использовать непочтительные выражения по адресу персоны царя. Революция, которая 27 февраля 1917 г. вырвала власть из этих нечистоплотных рук, воспрепятствовала осуществлению этого гнусного деяния.
Во многих других колониях Юга России крестьяне, как и землевладельцы, также жили тогда под надзором полиции. Нередко полиция организовала такой надзор над немцами в своих собственных алчных интересах. Так, в начале 1915 г. некоторые колонии Бердянского уезда были обвинены в том, что они несколько лет назад пожертвовали по 30 рублей на строительство молельного дома для секты. Местное русское духовенство показало, что один из обвиненных в этом, Генрих, не раз жертвовал значительные суммы русской церкви и, следовательно, не может считаться антигосударственным пособником сектантства. Тем не менее, полиция намеревалась настаивать на высылке г-на Генриха и его братьев. Тем временем г-ну Генриху предложили из Екатеринослава уплатить 10000 рублей, за счет чего он мог бы избавиться от ссылки, угрожавшей ему и его братьям.
2 февраля 1917 г. в Тифлисе по приказу Великого князя Николая Николаевича были арестованы и заточены всеми уважаемый Т. Гуммель, землевладелец из колонии Еленендорф (Закавказье), и 4 господ из известной семьи Борер той же колонии. После Февральской революции (1917 г.) они были освобождены (12 марта), отбыв в тюрьме 37 дней. За это долгое время этих уважаемых граждан никто не допрашивал, и им не было предъявлено обвинения. О них попросту забыли, и если бы их не освободила революция, они бы, возможно, еще долго томились в тюрьме. Позднее стала известна причина их ареста. А именно, выяснилось, что вина этих господ состояла только в том, что они купили виноградник, который хотел приобрести для себя Великий князь. Однако господа опередили его. Это было расценено как неслыханная дерзость, подлежащая наказанию. И арест считался, следовательно, заслуженным наказанием! С русским Великий князь Николай так бы не поступил. Но ведь эти господа были немцами, тут можно было действовать и противозаконно!
В 1915 г. группа из 118 призывников-меннонитов трудилась в Анадольском лесничестве (Бахмутский уезд). Для размещения таких групп меннонитская община России за счет собственных средств соорудила казармы, где молодые призывники отбывают срок своей службы на лесных работах. Их содержание обеспечивают меннониты, тогда как избранные эмиссары заботятся и о духовной пище своей служащей молодежи.
Тогдашний главный лесничий Дохнов, на которого был возложен высший надзор за этими так называемыми "лесными командами", ставил молодых меннонитов на тяжелые работы и перед самыми сложными задачами. 22 призывника нажили себе на этом грыжу. Немецкая библиотека в казарме, приобретенная меннонитским сообществом, была закрыта. Были отняты даже немецкие учебники. Разговоры на немецком языке и немецкая музыка строго запрещались и карались длительным арестом. Меннонитам не было позволено ездить в отпуск, даже в случае смерти членов их семей.
Постыдное обращение с сыновьями колонистов на русской военной службе.
Особенно вопиющим образом проявлялась ненависть к немцам, которые, верные долгу, воевали на русском фронте против собственных соплеменников. В результате запрещения родного языка их во многом лишали возможности переписываться со своими семьями. Но они были лишены и религиозного обслуживания, т.к. на фронт не разрешалось поехать ни одному немецкому лютеранскому пастору. Особенно тяжело затронул их запрет (1915 г.) на производство сыновей колонистов, служивших в армии, в офицеры и на их прием в военные училища. Многие из этих колонистов, принятых в армию простыми солдатами, были студентами высших учебных заведений (университетов и др.). В июле 1916 г. был издан приказ, согласно которому русские студенты принимались в военные училища. Однако сыновья колонистов в этом приказе не упоминались. В первоначальном проекте этого приказа разделение студентов на военной службе по их национальностям не предусматривалось. Однако высшие военные чиновники сочли нужным такое исключение для немцев-колонистов. Так что этим студентам немецкой национальности пришлось служить в армии только простыми солдатами, и в особых исключительных случаях их могли повысить в звании до фельдфебеля. Даже те студенты, которых приняли в военные училища до издания этого приказа, были тотчас исключены и отправлены на фронт. Такое отмечалось в Одессе, Нижнем Новгороде и Тифлисе. Так многих молодых немцев-колонистов выталкивали из среды, к которой они принадлежали по уровню своего образования и воспитания.
В ноябре 1916 г. военное министерство приказало зачислить всех сыновей колонистов, служивших простыми солдатами, но получивших повышенное образование (т.е. студентов и выпускников вузов), в специально созданные для этого учебные батальоны, которые должны были готовить молодых людей для гражданской службы в военном ведомстве. Было создано два таких учебных батальона, один из которых находился в Нижнем Новгороде, а другой в Царицыне (на Нижней Волге). К началу 1917 г. численность образованных сыновей колонистов в этих учебных батальонах достигла нескольких сот человек. Этих молодых людей месяцами не привлекали на обещанную гражданскую службу в армии, и они томились от этого вынужденного безделья. Их единственным занятием было изучение военных уставов. Их служба означала замаскированный арест, изоляцию от армии. После Февральской революции (1917 г.) "Общество российских граждан немецкой национальности" в Одессе, а также студенты из учебного батальона в Царицыне обратились к военному министру "Временного правительства" с просьбой освободить колонистов, томившихся в учебных батальонах, предоставить им право сдавать экзамены в военные училища.
Эта просьба была повторена в мае 1917 г., когда военным министром был назначен А.Ф. Керенский (вместо вышедшего в отставку А.И. Гучкова). На этот раз просьба имела успех, и Керенский приказал, чтобы колонисты-призывники принимались в военные училища и могли получать после трехмесячного обучения первое офицерское звание (август 1917 г.). Однако успех просьбы не был решающим, т.к. колонистов дозволялось принимать лишь в низшие военные училища, в так называемые школы прапорщиков. В приеме в высшие военные училища образованным сыновьям колонистов было отказано и теперь.
Наряду с этими, нередко трагичными событиями имели место и многие смехотворные, например, следующее: в колонии Гальбштадт (у реки Молочная), на Романовской улице, виднеется памятник в форме колонны, сооруженной из кирпича, с доской, надпись на которой гласит: "В память о помощи, оказанной 31 марта 1854 г. (на Крымской войне) немцами-колонистами русской армии при ее переправе через реку, и в благодарность за немецкое гостеприимство - воздвигнуто Тарутинским егерским полком".
Этот памятник служит свидетельством лояльных отношений между колонистами и русскими военными в трудный момент Крымской войны. Приведенная надпись сделана на русском языке. На двух других металлических досках был выгравирован ее немецкий перевод. Эти доски были вмурованы с двух других сторон колонны. В 1915 г. эти две немецкие доски были сняты по приказанию главы уезда, т.к. они имели надпись на вражеском языке. Ведь этот язык мог повредить империи! Однако оставшаяся русская надпись и теперь продолжает свидетельствовать о дружеском сотрудничестве русских воинов и немецких колонистов (меннонитов)! Трудно понять, о чем думало начальство, уничтожив лишь немецкие доски, но оставив русскую.
Выше я привел многочисленные случаи преследования немцев-колонистов чиновниками царского правительства. Я мог бы перечислить и многие другие случаи; однако я считаю, что сказанного достаточно, чтобы показать, что эти преследования и правовые ограничения были инспирированы, предписаны и осуществлены сверху; они возникли не из стихийной взаимной ненависти народов, не снизу, из народа, - а с высоты трона и его ближайшего окружения. И лишь некоторые политические партии, правые и кадеты, послушно следовали пожеланиям, выражавшимся сверху и из-за рубежа, в интересах своих личных дел и своей карьеры. Однако при этом на первый план всегда выдвигалось "благо империи" - в расчете на людей, не имевших собственного мнения. Не известно ни единого случая измены со стороны немцев-колонистов, тогда как подобные случаи, когда изменниками своей страны становились русские, вызвали много шума.
Немцы России делали все возможное, чтобы поддержать свою родную страну в трудное военное время, т.к. всегда считали себя верными подданными России. Эта привязанность немецких граждан России к своей родине и верность ей нашли свое прекрасное выражение в стихотворении немецкого учителя Кеттерлина, опубликованном в "Odessaer Zeitung" в 1920 г., т.е. уже после трудных 1915 и 1916 гг., когда травля немцев получила наибольшее развитие и вызвала многочисленные жертвы. Я бы хотел здесь, в конце своей статьи, вырвать это стихотворение из забвения, т.к. оно представляет актуальный интерес и очень многие немцы-колонисты в России разделяют высказанные здесь взгляды.
Родина.
Руку на сердце, российско-немецкие братья;
Исповедуйте свободно, где ваша Родина,
Где то селение, в котором стояла ваша колыбель?
Это не Германия с ее дубовыми лесами,
Нет, это Россия с ее степями и полями!
Ты, Родина, где мы родились на свет!
Ты, Россия, оставайся дорога нашему сердцу,
Ведь Германия давно потеряна для нас.
Потому прощай, старинная немецкая земля!
Ты, страна германцев, с твоими руническими письменами,
С твоими гордыми тысячелетними дубами!
Кто повинен в том, если мы ее больше не знаем,
Прародину, старую Германию;
Если мы теперь называем своей Родиной русскую землю,
Как другие немцы - Северную Америку?
Прискорбно и некоторых трогает до слез:
Почему Германия не может прокормить нас, своих детей?
Почему? Пусть это решает немецкий народ.
Довольно; мы рассеяны по всему миру;
И этот факт невозможно оспорить,
Сколь бы тяжко ни было его осознание.
С той страной, где мы нашли защиту, хлеб и приют,
Мы связаны верностью подданных.
Русская земля стала нам Родиной,
Она приняла предков, оставшихся без родины;
От Черного моря до берегов Балтики,
От Кавказа до Урала…
Теперь на русской земле процветает немецкая верность,
И немецкое усердие - на земле степей.
И счастливо живет немец, который вновь
Обрел здесь свою милую любимую Родину.
Всей любовью, благами, кровью и жизнью
Он предан новой Родине.
Восстановление этого прежнего дружеского и законного сосуществования двух народов, русских и немцев, зависит теперь от воли российского правительства и русского народа. Верные работящие немецкие граждане России совершили здесь большие дела, чтобы вызвать и поддержать расцвет сельского хозяйства на юге государства, улучшить здешние экономические условия. В будущем немецкий труд поможет здесь излечить все экономические раны государства, если правовые условия жизни немецких граждан больше не будут попираться так, как это происходило в прошлом.
Теперь немцы равноправны с русскими. Мы хотим забыть и простить всю несправедливость, причиненную нам, ведь тех, кто направлял постыдную прежнюю клевету и преследования, убивая закон, больше нет, они частично уничтожены или обезврежены. Провидение сурово наказало их за всю несправедливость, причиненную ими немецким согражданам.
Мы хотим надеяться, что такая несправедливость никогда более не постигнет немцев в России и они будут иметь возможность выполнять возложенные на них обязанности в мире и вере в свои незыблемые права.
[i] Прим. "Преступления" состояли в основном в том, что еванг.-лют. пасторы крестили и конфирмовали детей тех эстонских и латышских родителей, которые были побуждены перейти в русскую (православную) государственную церковь ложными обещаниями и позже, увидев обман, горько пожалели об этом. - Ред.
[ii] Опущено переводчиком.
[iii] Здесь следует особо упомянуть ныне живущего в Германии волынского епископа Евлогия, который был одним из главных виновников изгнания немцев с Волыни. Он является духовным зачинщиком этих бессмысленных действий, продиктованных чистой ненавистью. На его совести - тысячи безвинных человеческих жизней немцев. По иронии судьбы ему удалось позже спасти свою жизнь, которой угрожали большевики, только путем бегства в Германию, где ему теперь дозволено пользоваться в покое немецким гостеприимством.
Перевёл Виктор Дизендорф
Май 2008 г.
Wolgadeutsche Monatshefte, August – Dezember 1923, Nr.15 - 24.