Шмидт Наталия (Natalija Schmidt) родилась в 1940 году в г. Бузулуке Чкаловской обл. в семье выходца из немецкой поволжской колонии Сусанненталь. В декабре 1941 года депортирована в деревню Уртазым Кваркенского района, где и прошло её раннее детство. В 1963 окончила Оренбургский педагогический институт. Работала в системе образования. Сейчас проживает в г. Калининграде. У неё две дочери, четверо внуков и четверо правнуков. Заслуженный учитель РФ. Печаталась: в еженедельнике «Панорама побережья», журнале региональной культуры «Балтика», калининградских альманахах прозы и поэзии «Волны вдохновения» (2009), «Раскрыв все чувства» (2011), «Ступени» (2013). Книги стихов «Река жизни» ( 2007), «Мёд познания» ( 2007), «Я вернулась к себе» (2013). Готовится к изданию книга очерков «Я тихо с прошлым говорю».

Дорога длиною в одиннадцать лет

В 1941 моему отцу было только двадцать шесть лет. В 39-м он женился, в 40- м родилась я - первый и последний его ребёнок. В 1942 он расстался с семьёй на долгих одиннадцать лет. С двадцати семи и до тридцати восьми лет он жил вдали от дома. Да и можно ли эти одиннадцать лет назвать жизнью? Вот над чем я начала размышлять. И вот что из этих размышлений получилось.

Год тысяча девятьсот сорок первый. Идёт война. Отца на фронт не взяли. Закончилось лето, а осенью вьттпло вот такое распоряжение - с него-то всё и началось:

СОВЕТ НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР
РАСПОРЯЖЕНИЕ № 57-к
от 30 октября 1941 г. Москва, Кремль

Содержание: О расселении лиц немецкой национальности из промышленных районов в сельскохозяйственные.

Разрешить СНЕС Узбекской ССР, Молотовскому, Челябинскому, Свердловскому и Чкаловскому областным советам депутатов трудящихся произвести переселение лиц немецкой национальности, проживающих в областных центрах и в промышленных районах, в совхозы и колхозы в пределах своих областей.

Заместитель Председателя Совета
Народных Комиссаров СССР Л. Берия

Вот так по распоряжению Берии нас, российских немцев, проживающих в городе Бузулуке, депортировали в деревню Уртазым Кваркенского района. Пытаюсь представить момент расставания с домом. Едва ли я понимала, что происходит: мне шёл всего лишь второй год от роду. Состояние мамы представить легче. Скорее всего, она не могла думать ни о чём, кроме того, что держит на руках меня, меня - больную, с высокой температурой... В эшелоне было холодно - телячий вагон - а за окном мороз под сорок.

Тревога за дочь на время оттеснила боль утраты дома, изгнания из него, ощущение дороги в неизвестность. Некоторое успокоение приносило чувство локтя. Рядом были муж, его родители. Вместе - не так страшно. А что чувствовал отец? Он отлично понимал, что это только цветочки, ягодки - впереди. Шла война. Он, как мужчина, да и по возрасту своему был самым уязвимым в семье. Он предчувствовал, что его участь будет самой тяжёлой. Так оно и выпито. На новом месте он пробыл с нами недолго. В марте 1942 года через военкомат отца забрали (язык не поворачивается сказать «призвали») в трудармию - судьба, общая для всех российских немцев в это военное время.

Трудовой фронт во время войны... Это понятно, это приемлемо для всех и для каждого. Но трудовая армия - нечто совсем другое. То был концлагерь, где под прицелом, за колючей проволокой работали российские немцы. Работали до изнурения, в нечеловеческих условиях, голодая и замерзая от холода. Причина тому одна - национальность. Вот это уже понять и принять невозможно. И что бы те, кого это не коснулось, ни говорили о трудностях того времени, о том, что политику власти можно объяснить объективными причинами, я с ними никогда не соглашусь.

Прощание с семьёй, с пусть временным, но пристанищем было тяжёлым. Вернусь ли? - думалось ему. Но ответа ни душа, ни сердце не давали. Он искал поддержки в глазах близких - и не находил: все были такими же подавленными, как и он сам.

Первым местом отбывания «наказания» за национальность стал для отца Ульяновск. Так называемый «Волголаг» был организован в марте того же 1942 года. Иными словами, отец находился в нём с первого дня его существования. Целью Волголага было строительство железной дороги Свияжск - Ульяновск. Строительство дороги осуществлялось по постановлению ГКО № 1286сс от 15 февраля 1942 года и было возложено на НКВД и, в частности, на Главное управление железнодорожного строительства. На основании приказа народного комиссара внутренних дел № 00373 от 22 февраля 1942 года в Казани организовывалось управление строительства новой железной дороги и лагеря, получившего название Волжский исправительно-трудовой лагерь НКВД. В течение марта-апреля 1942 года в лагерь предполагалось направить 20 тыс. мобилизованных немцев и 15 тыс. заключенных. Начинать пришлось с нуля - это значит жить под открытым небом, строя одновременно и жильё, и железную дорогу. Труд очень тяжёлый, ручной, орудия труда - лопата, лом, тачка. Вот и вся «механизация». А зачем она нужна, когда столько живой, подневольной, дешёвой силы? И не важно, что эта «сила» валится с ног от тяжёлого, изнурительного труда, недоедания, холода, не важно, что люди мрут как мухи. Чего их жалеть-то? Немцы же! Главное - строительство продвигается.

Прочитав информацию, пересказанную со слов оренбургского трудармейца Аарона Приса, я поняла, что речь шла именно о той группе, куда входил и мой отец. Так называемая «135-я группа» состояла из оренбургских немцев. Под Ульяновском они начали строить железнодорожную насыпь и укладывать шпалы. В ноябре 1942 года группу перебросили на ст. Половинка Соликамского района Молотовской области - это был уже Широклаг.

ЛАГИ, ЛАГИ, ЛАГИ... Весь Северный Урал был покрыт ими сплошь. А узники их, в основном, российские немцы. Широклаг - это строительство Широковской ГЭС. Здесь отец находился по июнь 1946 года, здесь испытал весь ужас лагерного режима. Я пытаюсь найти воспоминания очевидцев «жизни» в этом концлагере, представить в нём своего отца, который недюжинным здоровьем не отличался, был роста невысокого и телосложения не богатырского. Но кто же на это обращал внимание? Там каждый - как одноразовый пакет: использовал да выбросил. Горы замёрзших трупов трудармейцев стали привычным зрелищем. Как я корю себя сейчас за то, что не расспрашивала отца своего о тех его годах рабского существования. А он сам не делал попыток выговориться, отвести душу. Может быть, маме он и рассказывал об этом. Но не при мне. Сначала, скорее, потому что мала была я, а позже не хотелось вспоминать, терзать свою душу.

Не поведанное отцом тогда восполняю прочитанным у Вильяма Эмануиловича Гергерта в его воспоминаниях «Как строили Широковскую ГЭС».

И презрительное «мобнемцы», и проживание в палатках при морозе в минус сорок пять, и «питательный» рацион, состоявший из чего-то непонятного («на завтрак немного кашеобразной массы и кружка чая, в обед — суп, его мы называли баландой, потому что это была мутная водичка без каких-либо твердых частиц, на второе — каша с соленой рыбой, на ужин снова жиденькая каша и чай») - всё это вызывает невольный ком в горле и обиду на себя, что не дала возможность отцу выговориться, позволила навсегда унести с собой эту боль, это отчаяние, эту горечь от одиннадцати лет «жизни» в потерянном мире.

В Половинке было много и заключённых (уголовников), но их положение можно было хоть чем-то оправдать. Они были осуждены и несли наказание по суду, наши же «мобнемцы», находясь в таком же - и даже хуже - положении, виновны были только в одном - мать родила их с «неподходящей» национальностью.

Хлеб - вот, пожалуй, что было самым жизненно-важным для трудармейцев. Суточная норма в 800 граммов при таком скудном водно-мутном пайке не покрывала затраты жизненных сил, а в дождливую погоду, когда при невыполнении нормы полагалось только 400, и вовсе была катастрофой, дорогой в могилу.

В.Э. Гергерт продолжает: «Холод, недоедание и каторжная работа вершили свое чёрное дело. Людей начал преследовать авитаминоз, затем появились дистрофия и пеллагра. О существовании таких болезней прежде я не имел никакого представления. Выдерживали лишь те, кто обладал особой жаждой жизни, сильные не только физически, но и духовно. Остальные погибали». Я слышу в словах его голос отца. Он тихо шепчет мне: «Вот, дочка, так я жил, так мы жили, теперь ты всё знаешь, потому что ты готова это узнать, услышать». А мне от этого ещё больнее становится. Становится стыдно от поздно проснувшегося осознания, какой ценой отцу моему и всем трудармейцам досталась неволя. Сколько же их осталось там, у реки Косьвы в Пермском крае...
 
Река Косьва. Северный Урал. Непроходимые леса. Могучая северная природа. Красивая. Но до красоты ли было нашим отцам и дедам? Голод, холод, унижения. Пока шла война, это ещё можно было как-то терпеть, а вот потом... После 9 мая 1945 года стало совсем горько на душе. Трудармейцы поняли, что дом свой увидят ещё не скоро. Так оно и получилось.

В июне 1946 года мой отец был «откомандирован» на Украину, в Днепродзержинск Днепропетровской области. Там нужна была бесправная, дешёвая рабочая сила. Иначе быть и не могло. Фронтовики возвращались в свои родные места, только с немцами можно было поступать как заблагорассудится - ведь за людей их в СССР уже давно не считали. Каторга продолжалась. Восстанавливали заводы, в частности, азотно-туковый - стройка МВД № 882. Узнала эти данные по записи из старенького профсоюзного билета отца, который у меня сохранился. Храню его и поныне, как дорогую семейную реликвию. Каждая буковка в нём полита потом и кровью отца моего.

Но и на этом мытарства моего отца не закончились. Следующая точка - Сухумский район Абхазии. На этот раз необходимость в наших отцах возникла на строительстве государственных дач... Если точнее - на строительстве дачи вождя народов. Какой цинизм, какая бесчеловечность! Закончилась война, немцы уже не враги. Люди столько лет в разлуке с домом, с семьёй, с детьми. И вместо того, чтобы вернуть их туда, откуда забрали, продолжают держать в неволе, отбирают самое дорогое. Для чего? «Ради фронта, ради победы» - это ещё можно было бы понять. Но нет: чтобы строить дачу тирану и его приспешникам в стране-победительнице, в стране, называющей себя социалистической.

Стройкой занималось СУ МВД № 791. Дача возводилась в Пицунде, на озере Рица. Промучился там отец с февраля по август 1947 года. В августе 47-го и произошла моя встреча с ним. Эшелон шёл через наш город - Бузулук. Не мог он проехать мимо родного дома, не свидеться с семьёй, с единственной дочерью. Потому и пошёл на дерзкий поступок, который мог закончиться для него трагически. Но, слава Богу, всё обошлось. Свидание было очень коротким. И - снова в путь, в Челябинскую область, на новое место «жительства». Правда, в статусе уже не трудармейца, а спецпоселенца. Неволя продолжалась. В сущности, мало что изменилось.

Тюбук Кыштымского района Челябинской области - место спецпоселения Николая Эдуардовича Шмидта. Знакомясь с его делом, обнаружила запись в анкете, заполненной и подписанной им 3 марта 1949 года: «Пункт 21. Точный адрес выселенца-спецпоселенца в настоящее время - Разъезд Тюбук Кыштымского района Челябинской области, барак номер 7».

В другом документе (дополнение к анкете) написано, что с августа 1947 года отец проживает в Тюбукском лесозаготовительном районе Кыштымского района Челябинской области. Стало ли легче ему и таким, как он? Ответ на этот вопрос можно найти, пожалуй, в одном поистине судьбоносном документе. Это Указ Верховного Совета СССР от 8 мая 1948 года. Ровно три года после победы - и новый приговор: при выезде с места поселения без разрешения - 20 лет каторги. Этот приговор сопровождался массой расписок, которые были заготовлены властью заранее. Тираж огромен. Ещё бы! Бумажка вручалась каждому персонально и не один раз. Каждый обязан был периодически её подписывать. И вышки с охраной и собаками не нужны. Новое изощрённое изобретение коварной власти. Знакомясь с делом своего отца, я их много видела. Вот точное содержание подписки о невыезде: «Мне, выселенцу Шмидт Николаю Эдуардовичу, 1915 года рождения в городе Бузулуке, объявлен Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 года о том, что я выселен без права возврата к месту прежнего жительства и за самовольный выезд (побег) с места поселения буду осуждён на 20 лет каторжных работ». Дата. Подпись...

Как их много! И каждую он держал в руке, на каждой стоит его подпись. О чём он думал тогда? Какой болью полнилось его сердце? А нужно было жить, брать откуда-то новые силы...

Ищу сведения о том месте, куда судьба занесла отца уже после победы. Нашла. В Интернете. Прежде всего, поняла, что с этим местом связала судьба очень большого числа российских немцев, подневольно живших и работавших там.

Вот отрывок из одной публикации об атомных разработках и испытаниях. Они проходили и в Тюбуке. «... О строительстве атомных объектов в Челябинской области не знал даже Г. Жуков, командующий Уральским военным округом. Не очень были информированы и в Генеральном штабе, а потому в районе городов Кыштым, Касли и станции Тюбук были назначены военные учения. Был отдан приказ о переброске сюда 9-ти эшелонов с войсками из Челябинска и 10-ти - из Свердловска. Войска предполагалось развернуть рядом с реакторами, на картах эти места значились как абсолютно необжитые. Разведку с воздуха провести было невозможно — полёты над этими районами были категорически запрещены».