ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ НАЗАД.
ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ИГРЫ ВОКРУГ
ГОЛОДАЮЩИХ НЕМЦЕВ ПОВОЛЖЬЯ
С лета 1932 и в течение 1933 года во многих плодородных, традиционно зерновых, кормивших всю страну районах юга России, на Украине, Кубани, в Поволжье, на юге Урала, в Казахстане в результате преступного курса сталинского режима в отношении крестьянства, насильственной, форсированной -коллективизации разразился голод, унесший миллионы жизней. Жертвами его стали представители многих народов многонациональной державы, и в том числе сотни тысяч советских немцев.
Говорить, писать о нем на протяжении многих лет в СССР было категорически запрещено. Сталинский тоталитарный строй наложил табу на само упоминание о голоде. Если оно проскальзывало где-то, то зловеще провозглашалось антисоветской, "кулацкой" пропагандой. За него приговаривали, как минимум к пяти годам трудовых лагерей.
За последние же годы россияне все больше узнают о масштабах и причинах того страшного бедствия.
Задача данного очерка, во-первых, на основе новых, недоступных прежде документов, представить картину истинного положения советских немцев на фоне всеобщей экономической ситуации в стране в 1932-33 годах. И, во-вторых, - попытаться раскрыть механику, приемы, методы, к которым прибегало внешнеполитическое ведомство Советского Союза ради сохранения тайн последствий провала сталинских бесчеловечных планов форсированной коллективизации, тайны масштабов расправ, в том числе и с помощью голода, над сопротивлявшимся экспроприациям крестьянством, и, в частности, над немецкими колонистами в Поволжье, на Украине, Северном Кавказе.
Голод, организованный сверху
Непосредственной причиной трагедии стала принудительная, доселе невиданная по масштабам, так называемая "хлебозаготовительная кампания" осени - зимы 1932 года. В это время задания по обязательной сдаче хлеба государству (по смехотворно низким, в 8-10 раз ниже рыночных, ценам), при низком урожае, сокращении на 40% посевов (опять же из-за коллективизации и развала хозяйств), были непомерно завышены. Выполнить их нормальным путем было нереально. Власти делали ставку на исключительно репрессивные меры сверху. Их подогревала экономическая ситуация. Темпы индустриализации, также искусственно форсированные режимом, требовали большого объема закупок заграничного оборудования, привлечения иностранных специалистов, а следовательно, валюты. Основным источником ее поступления стал экспорт хлеба, другой продукции сельского хозяйства. И хотя валовой сбор зерна в условиях развала индивидуального да и только рождавшегося коллективного хозяйства из-за "реформ" резко сократился, вывоз пшеницы и продуктов животноводства подчас даже увеличивался или оставался на недопустимо высоком уровне.
Это достигалось ценой лишений колхозов, единоличников всех сделанных ими запасов фуража для прокорма скота, порой дело доходило и до семенного фонда. На их изъятие был нацелен весь партийно-административный аппарат, органы "юстиции" и карательные. Конфискация происходила по решению Особых совещаний, чрезвычайных троек, по приговорам судов. Причем зерно изымалось не только у кулаков, как об этом твердила пропаганда, но и у середняков, бедноты. Десятки миллионов крестьян были обречены на вымирание, превращались в нищих, бродяг.
В области, которые не справлялись с заведомо невыполнимыми заданиями, по указке Сталина отряжались высокого ранга "чрезвычайные комиссии". Северо-кавказскую, например, возглавлял Л. Каганович, украинскую - В. Молотов. Последний поручил партийным организациям и ГПУ Украины разработать и реализовать специальный план ликвидации "основных кулацких и петлюровских контрреволюционных гнезд". Голодающую деревню захлестнула волна произвола, насилий, массовых выселений, депортаций семей в северные районы.
Объектами террора стали и недавно созданные колхозы, их партийные организации.
Варварский закон от 7 августа 1932 года, собственноручно написанный Сталиным, предусматривал за хищение колхозного добра людьми, доведенными голодом, нищетой до отчаяния, расстрел или 10 лет тюрьмы с конфискацией имущества. Право на амнистию осужденных по данному закону не распространялось. Недовольство же крестьян поборами, насилиями объявлялось проявлением кулацких настроений, списывалось за счет обострения классовой борьбы в деревне, которая, согласно сталинским постулатам, должна была по мере продвижения страны к социализму неизбежно обостряться.
Меры по сплошной, насильственной коллективизации и "ликвидации кулачества как класса" привели к полному разорению аграрного сектора в Советском Союзе. Его правители, пообещав труженикам деревни рай на земле, вначале лишили собственности, всех средств к существованию так называемых "кулаков", а затем и остальную массу крестьян. Последние превращались в пролетариев (скорее батраков у государства), а затем и в люмпенов.
В южных областях Советского Союза положение немецких колонистов ничем не отличалось от ситуации с коренным сельским населением. Их, так же как и всех крестьян, принудительно коллективизировали. Часто даже с куда большим пристрастием, ибо хозяйства немцев были зажиточнее, чем местных крестьян, выявляли среди них "кулаков", "саботажников" колхозного строя, лишали их имущества и высылали.
Как и все сельские жители, советские немцы в 1932-33 годах страдали и вымирали от голода. Уже в конце февраля, а также 10 марта 1932 года на заседаниях бюро Нижневолжского краевого комитета ВКП(б) обсуждались вопросы о тяжелом продовольственном положении в крае, о необходимости экстренной помощи здешним крестьянам.
Эта помощь выдавалась лишь ослабевшим от голода крестьянам, которые выполняли и перевыполняли нормы сельскохозяйственных работ и могли обеспечить весенний сев, нормальный ход других полевых работ. Бюро краевого комитета ВКП(б) обсуждало в это же время положение в деревне и приняло по этому поводу решение. Почти закодированный текст: "настроения неудовлетворенности колхозников результатами прошлого хозяйственного года" в "отдельных колхозах ряда районов" (читай между строк: повсеместно) глухо намекал на состояние крайнего, недовольства крестьян своим положением. Затем следовала "классовая" оценка данных явлений. Эта неудовлетворенность, мол, "используется кулачеством для борьбы против колхозов". Борьба, как оказывается, принимала форму невыхода людей на работу, "разоружения... в отношении рабочего скота, срыва засыпки семян", а значит, последующего срыва посевной кампании и развала колхозов. Вероятно, это следовало понимать так, что страдавшие от голода крестьяне были не в состоянии ежедневно работать. Чтобы не умереть с голоду, они подчас съедали семенной хлеб, забивали рабочий скот - быков и лошадей. Потом, правда, приходилось пахать на коровах, на что последовал запрет обкома партии республики Немцев Поволжья 7 октября 1933 года.
На закрытых заседаниях краевого комитета партии в 1933-м, гораздо чаще, чем в предыдущем году, обсуждалась ситуация с продовольствием, принимались решения об экстренной помощи "особо остронуждающимся колхозам" и в первую очередь передовикам производства - так называемым "ударникам". 23 марта 1933 года бюро краевого комитета ВКП(б) решило выделить для помощи, "в отдельных случаях особо нуждающимся колхозникам" Республики немцев Поволжья 15 тонн хлеба. Партийных работников кантонов пои этом предупреждали, что использовать этот фонд следует "в особых случаях", чтобы "не допустить добросовестных колхозников до состояния голодания". В данном решении вещи были названы своими именами: до такой степени дошло, видно, бедствие на селе.
До какого цинизма доходили власти: голодающие часто получали помощь изъятыми у них же продуктами. Да и вообще оказание ее диктовалось никак не заботой о выживании сельского населения, а чисто утилитарным интересом сталинских государственных структур. Требовалось обеспечить силами тех же изголодавшихся крестьян проведение сельскохозяйственных работ, сдачу хлеба государству.
Параллельно проходили акции по ликвидации "кулачества". Инициатива исходила не только сверху" но и била ключом из "низов" - из партийных и карательных органов. Например, 20 марта бюро обкома республики Немцев Поволжья утвердило, по предложению начальника ГПУ, предложение о выселении местных "кулаков". В республике и кантонах для этой цели были созданы чрезвычайные тройки: секретарь партийного комитета, председатель исполнительного комитета Совета, уполномоченный ГПУ. Им, по существу, на откуп, передавались все дела, связанные с выселением "кулачества".
"Карающий меч" тоталитарной системы обрушивался в Поволжье на головы не только "классовых врагов". Ими становились и единомышленники, товарищи по партии большевиков-функционеров из комитетов разных рангов, чекистов. Третьего ноября бюро краевого комитета ВКП(б) приняло "особое" постановление - "просить ЦК ВКП(б) о санкции на выселение за пределы края сельских коммунистов из ста хозяйств, участвовавших в саботаже и срыве хлебосдачи". Эти люди поплатились, надо полагать, из-за нежелания больше соучаствовать, в злодеяниях против голодающих односельчан, в реквизициях у них последнего. Но были и другие, "стойкие, партийцы", искренне полагавшие, что творят благое дело, действуют во имя светлого будущего. Для укрепления их веры верхушка партии периодически подкармливала их. Несмотря на всеобщий голод, безотказно действовала система партийных продуктовых распределителей.
В литературе, посвященной проблеме голода в Поволжье, высказывается мнение, что масштабы голода среди немцев были более значительными, чем среди, коренного населения. Здесь приводятся и факты, подтверждающие это. Так, уровень смертности 1933 года в республике превышал средний показатель за 1927-32 и 1934-35 гг. в 4,1 раза, уровень рождаемости сократился в 1933 году в 7,2 раза.
В январе 1933 г., когда вымирали миллионы, Сталин демагогически, заявил: "...материальное положение рабочих и крестьян улучшается у нас из года в год", "в этом могут сомневаться разве только заклятые враги Советской власти".
Замалчивание, дезинформации - аргументы большевистской пропаганды
На сокрытие тайны о голодающих, о развале экономики села за пределами страны, на приукрашивание фасада "первого в мире пролетарского государства", которое официально "успешно завершало социалистическое переустройство деревни", был мобилизован весь аппарат внешнеполитического ведомства - Народного комиссариата иностранных дел (НКИД). Особое старание, лицемерие и фальшь демонстрировали работники II-го западного отдела НКИДа, курировавшего отношения с Германией, а также советского полномочного представительства - полпредства в Берлине. Им приходилось активно отбиваться от своих германских коллег, которых одолевали их соотечественники - родственники советских немцев, так или иначе прослышавших о неблагополучии в СССР.
Советские дипломаты хотя и были обременены массой текущих обязанностей по поддержанию советско-германских отношений и налаживанию контактов с новым нацистским режимом, не упускали из виду важной задачи маскировки истинной ситуации в Советском Союзе. Однако полного успеха на этом неблагородном пути им достичь не удалось. Информация о голоде, больше в виде слухов, просачивалась за границу. Власти Германии - и прежние, и новые - проявляли настойчивость, стремясь выяснить истину, помочь своим бывшим гражданам, единоверцам, которые еще в 1932 году сообщали о собственных бедах, взывали о помощи.
Д. Б. Штерн, заведующий II западным отделом НКИДа, информировал 13 января 1933 г. советского посла в Берлине Льва Хинчука о том, что поверенный в делах Германии в СССР Твардовский передал просьбу МИД Германии разрешить пересылку продовольственных посылок советским немцам от их родственников. На это последовал категорический отказ. Он беззастенчиво мотивировался тем, что в этом случае правительству СССР придется снижать таможенные пошлины на продукты. А это, в свою очередь, вызовет снижение доходов советской фирмы "Торговля с иностранцами" ("Торгсин"). То есть валюте было отдано предпочтение перед сохранением человеческих жизней.
Штерн признавал, что "происходит массовый отлив рабочих и иностранных специалистов" из СССР. А тем временем вербовка их за границей продолжалась. Дипломат высказывал опасение, что "из Германии будут приезжать враждебные нам элементы, которые будут использованы соответствующим образом". То есть в Наркомате иностранных дел, как и вообще в правительстве СССР, боялись утечки информации об истинном положении вещей в Советском Союзе.
К тому же, и это подчеркнул Штерн, "при теперешнем положении, особенно в провинции, очень трудно обеспечить привилегированное снабжение иностранных рабочих". По прогнозам специалистов из Народного комиссариата тяжелой промышленности, информировал Штерн, вскоре большинство иностранцев уедет, а оставшимся, наиболее ценным специалистам "можно будет обеспечить необходимые жизненные условия". Приведенный документ свидетельствует, что чиновники НКИДа знали о масштабах голода, но даже в секретной переписке весьма осторожно высказывались о нем, прибегая к эзоповскому языку.
Но МИД Германии настойчиво напоминал советским коллегам своего посольства в Москве в связи с разными дипломатическими ситуациями о существовании голода в СССР. Советник немецкого посольства в столице Советского Союза Г. Хильгер 17 февраля по поручению МИДа заявил протест в связи с жалобами германских граждан о конфискациях властями на Украине продуктовых посылок. Они адресовались немцам-колонистам согласно недавней договоренности между первым заместителем Народного комиссара иностранных дел Н. Крестинским и послом Германии в СССР Г. фон Дирксеном. НКИД ратовал за отказ от услуг немецкой посреднической фирмы "Кошвиц и Израэль", изъявившей готовность переправлять посылки советским немцам, настаивал на отправке гражданами Германии валюты в адрес "Торгсина", который должен был взять на себя функции по доставке посылок.
Немецкая сторона, зная о еще более усугубившемся к тому времени положении своих бывших соотечественников и единоверцев в Поволжье, на Украине и других районах, продолжала добиваться права на посылки. Ситуация обострилась после публичных, в берлинском Дворце спорта, упреков германского руководства: мол, у вас, в СССР, растет голод. Народный комиссар иностранных дел М. Литвинов, вызвав к себе 7 марта Г. фон Дирксена, с плохо скрываемым гневом говорил об "оскорбительной оценке нашего внутреннего положения". В этот же день аналогичный протест заявил Л. Хинчук министру иностранных дел К. фон Нейрату.
Примером лицемерия советских дипломатов, их стремления любой ценой защитить честь мундира, не допустить международной констатации голода в СССР является и запись Хинчука в его дневнике от 10 мая. Посол пересказывает здесь содержание беседы с ним американского журналиста Айви Ли, который интересовался продовольственным положением в СССР. Хинчук ответил журналисту: "Трудности у нас, конечно, имеются, но продовольственное положение находится в нормальном состоянии". Хинчук пытался при этом доказать, что пресса преувеличивает драматизм продовольственной ситуации в СССР.
В очередной раз посольство Германии вступилось за немцев в СССР 7 мая 1933 г. Оно направило в НКИД пространную ноту "о злоключениях германских колонистов". В ней упоминались 18 конкретных случаев притеснений властями Харьковской и Одесской областей колонистов непомерными поборами, налогами, штрафами. НКИД, пытаясь увести своих германских оппонентов от сути их претензий, стал оспаривать факты немецкого гражданства лиц, названных в ноте. Кстати, тема гражданства усиленно муссировалась дипломатами с обеих сторон. Германские доказывали, что многие колонисты остаются немецкими гражданами, советские - обратное. Власти СССР предпринимали все возможное, чтобы лишить иностранцев их подданства, перевести их в ранг советских граждан и тем самым отобрать у них все права.
МИД Германии и его посольство в то время регулярно направляли НКИДу протесты, связанные с поборами, лишением последнего куска хлеба советских немцев. Штерн информировал, например, Хинчука 27 мая о том, что НКИД дает немецкому посольству отрицательные ответы на его ноты, связанные "с коллективизацией, принудительными взысканиями налогов и т.п." НКИД настаивал, чтобы посольство СССР в Германии в отместку ее МИДу пунктуально фиксировало нарушения немецкой стороной договоров с СССР.
Леонид Бабиченко